Эл не ответила на выпад, промолчала,
задумалась, стоя у стола. Ника не увидела в Эл признаков
раздражения или напряжения.
– Извини, – осеклась она.
За год Ника, кажется, затравила себя
так основательно, что артачиться дальше не собиралась. Эл пошла на
провокацию.
– За что именно ты извиняешься?
В прежние времена она бы получила в
ответ резкое: «За всё!». И полагающийся по сюжету детский поток
слез. Глаза Ники остались сухими, взгляд решительным.
– Так ты согласна или нет? –
спросила Ника.
Ах да, на заявление Эл не
ответила.
– Это, исключительно, как Алик
решит. Он глава отделения. Я тут ни при чем. Я куратор, штатный
сотрудник службы. Оперативник, как и ты. Ты совершеннолетняя и у
тебя есть допуск.
Ника на этом заявлении вскинула
подбородок. Она ничуть не гордится таким сравнением. Повзрослела
девочка.
Ника взорвалась неожиданно досрочно.
Эл полагала, что она еще протянет какое-то время до начала
скандала.
– Ну, сделай что-нибудь! Ударь меня!
Дай мне по морде! Только не делай вид, что все нормально!
Ника вскочила.
Эл ногой пододвинула себе табурет,
как неоднократно делала на небольшой кухне в квартире Дмитрия,
когда они садились за стол. Табуреты и стулья в доме Тома были
более тяжелыми, пришлось дополнительно напрячь мускулатуру и
отвести глаза. Эл уселась, вздохнула и не стала прятать улыбку.
– Не представляешь, насколько сейчас
все нормально, – подпирая ладошкой щеку, ответила она на выпад
Ники. – На что мне злиться? Лор и меня провел, было дело. Он умеет
быть вкрадчивым и подстраиваться. Он вызвал нужные ему реакции. Он
обманул твое восприятие. Он не мог достать меня напрямую, поэтому
взялся за тебя.
– Почему ты не взяла меня с
собой?!
– Я хотела, чтобы ты осталась жить.
Ты была не готова. А главное, в худшем случае, там выжила бы я
одна.
По старому сценарию далее следовал
бы или град ругательств, или злобное ворчание, или слезы, или
бегство.
Нику затрясло, но поступила она
неожиданно, обошла стол и плюхнулась перед Эл на колени.
– Прости меня, пожалуйста!
Пожалуйста! Я так больше не могу...
Эл сползла с табурета на пол, встала
на одно колено и притянула Нику к себе.
– Дурища, я испугалась за тебя.
Объятия сообщили Нике все, что ей
нужно было знать. Она их боялась, она больше всего боялась, как
когда-то хлопнуться в обморок. Эл поставила барьер, и Ника
окунулась в теплоту ее тела после горячего душа, в запах влажных
волос, в простоту объятий. Ее окутало что-то глубоко знакомое,
основательное, как момент их первых объятий, когда Эл в облике Даны
Верданы из Дора на руках вынесла ее маленькую и тоже другую с
охваченной катастрофой планеты1. В памяти не сохранились образы, но
остался след в чувствах. Они еще не знали друг друга, как сейчас,
но в промелькнувшем воспоминании было все, что нужно для понимания.
Объятия Эл дарили все, в чем Ника нуждалась этот год: покой,
спасение и защиту. Она отстранилась и заметила слезы. В глазах Эл
она прочитала мгновенную и всепоглощающую жуть. Ее разом вытащило
на поверхность душевного болота, в котором ум и психика вязли долго
и безнадежно.