– Христом Богом молю, ваше
превосходительство… Не погубите: дайте искупить! – И он еще два
раза приложился лбом к полу.
Платон Хомяков хотел его поднять –
довольно уже было почтальону блажить! Но подумал: не хватит сил.
Артемий Соловцов был пуда на полтора тяжелее его. Так что, даже
будучи здоровым, Платон Александрович с места бы его не сдвинул. А
уж в своем теперешнем состоянии он таким упражнением мог бы,
пожалуй, довести себя до кровавого кашля и горячки. И господин
Хомяков встал со вздохом из-за стола, подошел к здоровяку и, чуть
наклонившись, постучал двумя пальцами по тулупу на его спине.
– Полноте вам! – сказал он. –
Поднимайтесь и присядьте, наконец. Поговорим обо всем спокойно.
С полминуты ничего не происходило:
крестьянин будто чего-то ждал. Но потом всё-таки – с видимой
неохотой – встал с полу, подобрал свой заячий треух, который он
уронил еще при входе в кабинет Платона Александровича, и тяжело
потопал к венскому стулу, стоявшему возле печки. Хомяков облегченно
выдохнул, но снова сесть за свой стол не поспешил. Отвернувшись от
посетителя, он поглядел – в который раз за этот вечер – на
заиндевевшее оконное стекло. Так, в белой мути бурана, за извивами
морозных узоров, было всё то же самое.
– Рассказывайте, – велел Платон
Александрович, – как было дело. Ну, то есть – как было в
вашем представлении.
И почтальон опять заговорил. Только
теперь его речь уже не звучала монотонно и размеренно. Он говорил
яростно, пару раз даже срывался на крик. Но господин Хомяков твердо
решил не отступать от прежней своей линии: не перебивал его.
2
Девять дней назад, когда бураны,
заметавшие теперь губернию, только-только начинали входить в силу,
Артемия вызвал к себе почтмейстер – Сергей Юрьевич Уваров. Господин
Хомяков неплохо его знал: они оба были неравнодушны к игре в штосс.
Уваров вручил срочный пакет почтальону и велел тому скакать без
промедления на станцию. Время тогда едва перевалило за полдень, но
из-за низких снеговых туч казалось, что уже подступают сумерки. И
Соловцов считал теперь, что из-за этого и приключилось
несчастье.
– Я ведь обещал Ганне, – говорил он,
– что приеду к ней, как стемнеет. Часов-то у меня нету, оттого мы и
уславливались по солнцу.
Пакет Артемий не убрал, как
полагалось, в сумку, а сунул за пазуху – чтобы конверт не подмок,
чего доброго, под снегом. И погнал своего чалого жеребца во весь
опор. До почтовой станции, куда следовало доставить срочное
отправление, было два часа езды, да часа два обратно. А тут еще
дорогу заметало снегом, и ветер задувал прямо в лицо. Так что за
посвистом ветра почтальон не сразу и услышал человечий голос. А
когда услышал – не смог разобрать, кто и откуда зовет его? Мужик?
Баба? С поля, мимо которого он скакал, или со стороны дороги, что
делала впереди крутой поворот?