Впрочем, план допроса возник у
Николая еще до разговора со Смышляевым. И он собирался этому плану
следовать. Потому-то он и нес теперь в левой руке бумажный пакет,
полученный от Святослава Данилова.
Миша шел чуть впереди – явно на
всякий случай, чтобы не допустить нежелательных инцидентов. Он-то и
постучал в дверь Назарьева – что, по мнению Николая, являлось вовсе
не обязательным.
– Да-да! Входите! – раздался из-за
двери довольно бодрый мужской голос.
И Скрябин с Кедровым вошли в
кабинет.
Николай и раньше видел Андрея
Валерьяновича, но всё больше – мельком. Хозяин кабинета – мужчина
тридцати четырех лет от роду – был ростом невысок, в плечах
довольно узок, да еще к тому же и слегка сутулился. Вопреки уставу
– которого, впрочем, в «Ярополке» почти никто не придерживался –
свои рыжевато-русые волосы он оставлял довольно длинными. И сейчас
они практически лежали на вороте его белой рубашки с короткими
рукавами. Как и все они, Назарьев был в штатском – не в форме НКВД.
Да и не пришлась бы ему к лицу эта форма. «Он похож на церковного
дьячка, – подумал отчего-то Николай. – Или на семинариста, не
окончившего курс».
А мнимый семинарист самолично
выдвинул для двоих гостей стулья и сам уселся рядышком – не
отгородился от них письменным столом. На ярко-розовых губах
Назарьева играла дружелюбная, совсем не деланная улыбка.
– Валентин Сергеевич мне позвонил еще
вчера – сказал, что вы придете, – обратился он к Николаю
Скрябину.
И тот – уже в который раз за нынешний
день – помянул своего шефа недобрым словом. Заранее предупреждать
потенциального подозреваемого о предстоящем допросе – это было
нечто в духе следователя Порфирия Петровича из романа
Достоевского.
Возможно, для бывшего актера и
режиссера Смышляева в этом и содержался какой-то глубокий
психологический смысл. Но в самом Николае лишь всколыхнулось уже
затихшее было раздражение. Порфирий Петрович отнюдь не входил в
число его любимых литературных персонажей. Николай, как и все,
сопереживал Раскольникову, а не ему. Так, видно, Достоевский всё и
задумал. И еще – Скрябин полагал: изначальным преступлением
Раскольникова, которое решило его судьбу, было не то, что он
зарубил топором старуху-процентщицу и сестру её Лизавету. Топор –
уже составлял часть наказания, которое Раскольников сам себе
назначил. А преступление, за которое он себя наказывал, состояло в
том, что он в