ыносил в своей душе, а потом еще и изложил в
статье, довел до всеобщего сведения идею разрешения крови по
совести. Идею, способную уничтожить род людской вернее, чем
все топоры в мире, вместе взятые.
– Я готов изложить вам всё, что мне
известно, – говорил между тем (дьячок) Андрей
Валерьянович. – Как я понимаю, речь пойдет о том расследовании,
которое моя следственная группа проводила в Белоруссии?
Вместо ответа Николай сунул руку в
пакет из бумаги, вытащил оттуда маленький округлый предмет и
показал его Назарьеву:
– Вам знакома эта вещь?
Андрей Назарьев перестал улыбаться и
пристально, цепко поглядел на тряпичный детский мячик: очень
старый, из выцветшего красного сатина. Швы на нем разлезлись, и
наружу выглядывала набивка из грубой волокнистой ткани,
напоминавшей джут. К мячику крепилась не слишком длинная веревочка
с петелькой на конце – явно предназначенной для детской ручки. Эту
петлю Скрябин сейчас надел на свой указательный палец – держал
игрушку на весу.
– Нет, – Назарьев качнул головой, –
никогда прежде я эту вещицу не видел. У меня хорошая память на
материальные объекты – я бы запомнил.
Николай другого ответа и не ожидал. И
проговорил – исполняя просьбу того, кто шпионил за ним сегодня на
улице Вахтангова:
– Ваш подчиненный, младший лейтенант
госбезопасности Данилов, просил меня от его имени извиниться перед
вами за то, что он изъял этот предмет из числа улик по делу, над
которым вы работали в Минской области. И еще – он попросил передать
вам дословно следующее: он с этим делом не химичил. –
Скрябин сделал акцент на слове он, как давеча и сам
Данилов.
Но Назарьев будто и не услышал второй
половины сказанного Скрябиным. С удивлением он вскинул взгляд на
Николая.
– Святослав Сергеевич просил мне это
передать? Но ведь мы с ним виделись нынче утром. Почему же он сам
ничего мне не сказал?
– Понятия не имею.
И тут, похоже, до Назарьева дошел
смысл и последней фразы Скрябина.
– Он – не химичил? –
переспросил Андрей Валерьянович. – То есть, кто-то другой –
химичил?
– А вам самому так не показалось?
Назарьев уставился на Николая со
столь явным недоумением, что тот решил: либо его визави чист, как
младенец, либо он – актер такого уровня, что и Валентину Сергеевичу
Смышляеву даст вперед сто очков.
– Нет, – произнес Назарьев после
долгой паузы, – а почему мне должно было так показаться? Что –
причиной смерти Соловцова стало не то, что его заморозили в
цистерне с жидким азотом? Он умер еще до того, как его в эту
цистерну обмакнули?