В один миг он выхватил у Лары черную
папку, вытряхнул всё её содержимое прямо на мостовую и принялся
копаться в нем, опустившись на одно колено.
Поразительно, но Лариса Рязанцева его
действий будто и не заметила. Она во все глаза смотрела на плывущую
рядом с мячиком призрачную фигуру. Стройная молодая женщина в
длинной юбке, каком-то старинном пальто и без головного убора
состояла, казалось, из целого сонма сияющих мелких искр. Её
свечение отличалось оттенком от того, которое испускал мячик –
имело зеленовато-голубой оттенок. И не было сомнений, что голубизна
эта – морозная. Все окна бывшего Манежа прямо на глазах
Лары стали обрастать инеем, хотя сияющая фигура плыла не вплотную к
зданию .
– Коля!.. – Голос Лары дрогнул; она
явно поняла, что означает приближение светящегося
призрака. – Нам надо укрыться где-то! Может быть, нас впустят в
гараж?
Но Николай даже не поднял на неё
глаз: ни на это, ни на бегство времени уже не оставалось. И он
молился только, чтобы не ошибиться в своем предположении – не
погубить своей ошибкой и себя, и девушку, которую он любил. Он
отбросил в сторону фотографию мужчины в статском мундире, и она
заскользила прочь по мостовой. Он схватил пачку писем – но и под
ней не обнаружилось искомое. «Артефакт остался у меня дома!» –
мелькнула у Скрябина ужаснувшая его мысль. Но – он встряхнул
соединенные скрепкой письма, как встряхивают пыльный коврик. И на
асфальт выпал картонный веер – немного ломкий от времени, но отнюдь
не рассыпающийся в прах.
6
На Ларе было только ситцевое летнее
платье, но еще пару минут назад она и не думала мерзнуть: июльский
город к вечеру не растерял накопленного за день зноя. Однако теперь
вся Ларина кожа вдруг покрылась мурашками – и даже не от страха.
Она, конечно же, испугалась – да что там: пришла в ужас при виде
призрака. Но похолодела она не от этого: она ощутила самый
настоящий мороз.
Ганна Василевская была очень хороша
собой – следовало это признать. Так что одержимость ею ямщика из
народной песни представлялась вполне объяснимой. Вот только – Лара
больше не испытывала ни малейшего сочувствия к замерзшей невесте
Артемия Соловцова. Той невесты давно уже не было на свете. А
злобная сущность, в которую она обратилась, могла вызвать
сочувствия не больше, чем древнеримская фурия – богиня мщения.
Разве что крыльев для полного сходства с фурией у Ганны не хватало.
Но она и без них летела к ним неотвратимо, как шаровая молния к
стальному пруту. Подол её длинной юбки отделяло от земли не менее
полуметра, и край этого подола при движении совершенно не колыхался
– оставался провисшим, словно паруса в штиль.