Эта мысль, отозвавшаяся знакомой
болью в душе, неожиданно тронула гораздо меньше, чем обычно. События последних
часов странным образом притупили переживания и тоску, уступив место тревоге за
нежданного подопечного.
Поднявшись на крыльцо, Филипп уже
протянул руку, чтобы постучать, но передумал и просто толкнул тяжёлую дубовую
створку. Он пришёл сюда не гостем. Он родился и вырос в этом доме, и даже если
его здесь не ждут, это всё равно его дом. Он не будет униженно топтаться на
пороге, дожидаясь, когда его впустят.
Тихо скрипнув, открылась дверь.
Сердце болезненно сжалось. Тёмный дом насторожённо смотрел на него, не узнавая.
Филипп провёл рукой по притолоке — погладил, словно собаку.
— Это же я… Здравствуй! Я вернулся… —
шепнул он дому, и облегчённо вздохнули половицы под ногами, лёгким сквозняком
повеяло по лицу.
Сзади шевельнулся Данила, и Филипп,
на мгновение забывший обо всём, вспомнил про него и раненого. Обернулся —
дядька маялся в дверях.
— Сходи в людскую, позови
кого-нибудь, пусть помогут отнести этого человека в мою комнату. Похоже, отца
дома нет.
— Да пошто, барин? — отозвался снизу
хозяин телеги, здоровенный детина с клочкастой бородой, похожий на облезлого
после зимней спячки медведя. Он явно надеялся к полученному уже алтыну
прибавить ещё монету. — Я пособлю. Чего там нести-то? Вона какой ледащий… Я б
его и один снёс легко.
Через пять минут раненый лежал на
кровати в знакомой с детства комнате. В темноте пахло пылью, было не топлено, и
Филипп, ёжась, потёр заледеневшие вдруг ладони. Недвижная фигура на постели
казалась чем-то неодушевлённым, словно жизнь уже оставила её. Что он будет
делать, если этот человек умрёт?
— Нужен лекарь, — Филипп вздохнул, —
только где ж его найти?
— Есть лекарь! — радостно отозвался
крестьянин. Он был счастлив — вот ведь никогда не знаешь, где найдёшь, где
потеряешь: на пустом месте два алтына привалило! — В уезде есть
лекаришка-чухонец.
— Далеко это?
— Вёрст десять с лишком. К утру
будет, коли ваш человек за ним съездит. Я обскажу, где его сыскать.
Лекаря, невысокого сутулого господина
в тёмном плаще и потёртом кафтане, отчего-то напоминавшего суслика, Данила
привёз не к утру, а часа в три ночи.
Несмотря на неказистую внешность и
красные то ли от пьянства, то ли от хронической усталости глаза, тот оказался
толковым — ловко и быстро осмотрел лежащего, промыл рану резко пахнущей
жидкостью, перевязал и повернулся к Филиппу: