- Господь мне поможет. Как уже помог однажды, - морщины на его
лице, обращенном к лампаде, разгладились, и бледный свет отразился
в глазах, раскрытых так широко, будто лик сошедшего Агнца встал
перед ним.
Мы молились у киота, разложив пергаментные свитки на полу.
Святые слова каждый знал наизусть, но взгляд сам искал их на
пожелтевшей коже, искал, принимал в душу и отпускал голосом, словно
в небо белых чистых голубей. Мы стояли на коленях, похожие на
храмовые оранты*, слезы падали с наших лиц, падали и замерзали, а
душам было тепло – наверное, рука Господа держала их.
Отчитав «Блажени непорочнии» мы направились в келью Адриана,
келарь же, взяв нож и закутавшись в шкуры, покинул приют.
Он не вернулся к полудню. И ближе к вечеру мы забеспокоились.
Поставив котел на очаг, чтобы согреть воды, Юлий сел возле иконы,
закрыл глаза, тонкие пальцы застряли в спутанных прядях бороды. Я
слышал, как плачет его душа, светло… и до небес, будто струны лиры,
которые перебирал Агнец на образке*. Не в силах терпеть, я накинул
овчину и вышел.
Следы Мартина вели по краю пропасти, дальше, по глубокому снегу
за уступ. Ветер, снова подувший с Пандии, нес колючие белые струи,
проникал под мою изодранную одежду. Иногда порывы его были слишком
сильны, и я падал, зарываясь в снежных наносах. Вставал. Рядом, за
скатом, сходящим в пропасть, шумела река. Вьюга выла в трещинах
скалы тонко и многоголосо, так, что мне вспоминалась стая волков,
настигших нас как-то в предгорьях Альп. Но здесь не могло быть
волков. В эту зиму здесь не осталось ничего живого, даже чахлые
деревца, которые мы рубили для очага в лощине, ломались с мертвым
треском, будто дряхлые кости. Пройдя еще шагов двести, я
остановился. Солнце уже скрылось в щели между гор. Закат, красный,
как последний взгляд Христа на кресте, тускнел.
- Игнатий!
Я повернулся, едва устояв на ногах. От уступа, который был
совсем близко, спускался наш келарь. Проваливаясь в рыхлом снегу,
мы побежали друг другу навстречу.
- Мартин! – я стал, испуганно оглядывая брата. Его лицо казалось
серым, темные космы закрывали глаза. Левая рука повисла как-то
бессильно, надорванный рукав и ладонь были в крови, правой же он
прижимал к животу сверток, тоже окровавленный. – Мартин… О,
Господи! – я сделал еще шаг, протягивая к нему свои руки. – Ты
ранен?