С содроганием представив, как за моей спиной плотоядный бык
доедает моего друга, подбираю кинжал и торопливо режу путы на
ногах.
На меня падает тень, комар пикирует сверху, вытянув острое жало.
Проклятье, кинжал тупой, толстый ремень никак не распадается.
Втягиваю голову в плечи и отмахиваюсь свитками, зажатыми в левой
руке.
Раздаётся смачный шлепок, низкое гудение крыльев переходит в
дребезжащий звон. Кровосос взвизгивает. Крутясь, отлетает назад, и
я слышу, как его пухлая тушка впечатывается в ближайший древесный
ствол.
Наконец–то. Путы на ногах расползаются. С кинжалом в руке
оборачиваюсь к человекобыку. Джонни склонился над опутанным
верёвками, как колбаска, Арнольдом, и сосредоточенно жуёт его ногу
в сапоге. Тошнотворно скрипят металлические подковки подошвы, с
отвислой губы монстра стекает струйка слюны.
Голова моего спутника бессильно покачивается, табличка с громким
именем тревожно подмигивает красным.
С кинжалом в одной руке и пачкой свитков в другой бросаюсь к
увлечённому жвачкой быку.
Прыжок получается неуклюжим, тело не слушается, ноги – как две
деревяшки. Джонни отрывается от своего занятия, поднимает на меня
выпученные, в кровяных прожилках, глаза. С маху тычу ему в шею
кинжалом. Тупое остриё соскальзывает по бурой коже человекобыка,
оставив кривую багровую царапину.
Кинжал брякает о камень, вылетает из руки. Я теряю равновесие, и
с разгона падаю прямо в объятия Джонни.
Тот мычит от неожиданности, совсем как его четвероногие
родственники. Могучие лапищи стискивают меня, как удав добычу, лицо
обдаёт горячим смрадным дыханием плотоядного быка. Перед моими
глазами выскакивает сразу несколько табличек. Мигают красные
строчки, испуганная блондинка верещит что–то, но я не слышу.
Грудная клетка, притиснутая к волосатой груди человекобыка,
вот–вот расплющится. Джонни встаёт на ноги, и встряхивает меня, как
собака старый коврик. На мгновение перед глазами мелькает кусочек
синего неба, перекошенная морда с оскаленными желтоватыми зубами.
Жадно глотаю воздух, тычу в пасть Джонни чудом уцелевшими свитками
– они по–прежнему целёхоньки, даже не помялись – и от души выдаю
партию крепких слов о монстре, его маме, и прочей родне, дальней и
ближней.
Пальцы–сосиски Джонни конвульсивно сжимаются. Если бы я помнил
свою жизнь, сейчас бы она вся пронеслась перед глазами. Раскрываю
рот в тщетной попытке вдохнуть, и не могу.