— Почему у меня появилось ощущение, что вы меня допрашиваете,
Андрей Иванович? — Мария обхватила себя за плечи, словно на
мгновение ощутив холод Петропавловских казематов. — Нет,
вице-канцлер не почтил меня своим визитом. Ни сейчас, ни в то
время, когда я болела, и думала, что пришел мой последний час.
Меня, кстати, никто тогда не навещал. И вы в том числе, — в её
голосе прозвучали явные упрек и обида.
— На то были весомые причины, ваше величество. Вы должно быть не
в курсе, потому что лежали в полузабытье, но Давид Флемм, царствие
ему небесное, сумел убедит Елизавету Петровну подписать ее
последний указ, в котором четко было сказано, что никто не может
покинуть дворец, и никто не может в него войти, пока признаки
болезни не пойдут на спад. Ломову с Анной Татищевой с трудом
удалось вынести наследника до того момента, как Павел Петрович мог
захворать.
— Нужно их наградить, — Мария приложила руку к животу, ощутив
внезапную изжогу. Как бы она жила сейчас, если бы с ее сыном что-то
случилось?
— О, нет. Пускай радуются, что их не наказали, — Ушаков покачал
головой. — Как бы то ни было, они нарушили приказ императрицы,
пускай даже действовали из лучших побуждений. Так значит, Бестужев
вас не посещал, и никто из преданных ему людей не сделал этого?
— И у меня снова появилось ощущение, что вы меня допрашиваете, —
Мария слабо улыбнулась.
— Я предан всей душой Петру Федоровичу, а его жизнь и будущее
правление сейчас находятся под угрозой, — Ушаков продолжал
пристально смотреть на Марию. — Я нисколько не сомневаюсь в вашей
верности, ваше величество, но моя служба обязывает меня видеть
везде ростки сомнений.
— Вы зря пытаетесь разглядеть эти ростки во мне, Андрей
Иванович, — Мария покачала головой, словно открещиваясь от
подозрений Ушакова. — Хотя, я вас понимаю, правда, понимаю.
Учитывая, чьей дочерью я являюсь, трудно заставить себя верить мне
безоговорочно. Сейчас наступили сложные времена, как нам не
допустить, чтобы снова наступила смута?
— Если я скажу вам, что вице-канцлер пытался распустить Тайную
канцелярию, а меня самого выгнать на улицу, и, скорее всего,
попытается убить, вы мне станете больше доверять? — Ушаков
откинулся в кресле, сложив сцепленные руки на животе.
— Ваш человек не дал погибнуть моему сыну, и меня саму вывез
ночью из Петербурга, — Мария приложила ладонь к пылающему лбу. —
Мне и этого хватит, чтобы не заподозрить вас в измене. — Она
решительно протянула ему письма. — Вот, у вас лучше получится
отослать эти письма, чтобы они попали адресатам, и привезти ответы.
Я по мере своих сил пытаюсь помочь найти корни заговора не в
России. Я только одного не понимаю, почему вы не арестуете
вице-канцлера и не бросите его в казематы, чтобы он там дожидался
возвращения Петра?