Внезапно вместо крови его язык ощутил
резкий отвратительный вкус караспиллы.
Барс очнулся, осознав, что в его
пасти оказалась фляга с грибной настойкой. И стал превращаться в
человека.
– Мама… – прошептал Темьян, увидев
наконец, что он с ней сделал.
Она жестко взглянула на него и резко
сказала, обжигая презрением:
– Не распускай нюни, слабак! Тебе
предстоит последняя, самая сложная личина.
– Еще одна?! Но их и так уже было
четыре!
– У тебя есть пятая. – Женщина
закашлялась от дыма. Огонь почти сжал смертельные
объятия.
Кунни жалобно повизгивал, но не
трогался с места, а только теснее прижимался к человеческому боку в
поисках защиты.
– Послушай меня внимательно, Темьян…
– вновь заговорила мать. – Больше ты не имеешь права на жалость. Ты
примешь свой последний облик и останешься в нем до самого конца –
пока кабаёши не покинут деревню. Ты увидишь мою смерть и смерть
Кунни, но ни вздохом, ни взглядом не выдашь себя. Потом ты увидишь,
что они сделали с жителями. И с Арисой. Но ни вздохом, ни взглядом
не выдашь себя. Когда все закончится, у тебя достанет сил
обернуться человеком и уйти отсюда. Ты не сойдешь с ума, не
превратишься в зверя и не покончишь с собой. Ты будешь жить. И
однажды от тебя будут зависеть судьбы миллионов людей и урмаков.
Тогда ты вспомнишь этот день и поступишь как должно.
Мать произносила слова тихим,
размеренным голосом, и они прочным заклинанием ложились на разум
Темьяна, защищая его от надвигающегося безумия.
– Но почему я? – Он был почти
спокоен, и только на самом краю сознания билось дикое желание
умереть. Вместо нее или хотя бы вместе с ней.
– Таков приговор «Скрижалей
пророчеств». Никто не в силах изменить его.
Она легонько оттолкнула Кунни,
высвобождая вторую руку.
– Тебе нужна свежая кровь, сынок. У
меня нет сил. Вскрой мне вену сам.
Темьян послушно обернулся Барсом и
полоснул когтями по материнской руке. Припал. Стал глотать густую
кровь, готовясь воплотить свою пятую и последнюю ипостась.
А потом…
С ним стало происходить что-то
странное. Он перестал чувствовать свое тело!
Темьян в панике вскочил и завертелся
на месте. Его зрение исказилось. Он видел одновременно со всех
сторон всей поверхностью своего… не тела, а того, чем он был в этот
миг. Видел не очень отчетливо, будто сквозь толщу воды.
Желто-красной воды. Остальные цвета исчезли, растворились во
всевозможных оттенках желтого, порой таких ослепительно-ярких, что
запросто могли поспорить с белым, и красного, иногда по густоте
доходящего до черного.