— Как тебя зовут? — он улыбнулся,
храбрясь, но кончики губ дернулись.
— Лиля, — откликнулась девочка таким
чистым, светлым голосом.
«Лилия; 13 лет; период роста — три
недели; Жизнь; сбор начат 4 апреля; с 4 июля — пауза». Так написал
Кристоге. Это было одно дело из целой стопки, а содержание их — вот
и не надо лезть в кабинет, чтобы прочесть.
— Как давно ты здесь? — собственный
голос казался чужим.
Женщина в соседней клетке на
четвереньках подползла к прутьям и, просунув подбородок между ними,
тихонько завыла — ничего человеческого в этом не было. Пленница
выглядела не старше сорока, но волосы уже побелели. На руки ей
надели серые варежки из какого-то твердого материала, такие узкие,
что не пошевелить пальцами. Приглядевшись, Марк заметил подобные у
каждого.
— Месяца три. Я по волосам смотрю.
Они на шесть сантиметров отрасли.
По волосам смотрит. Марк прижал руки
к голове и сделал шаг назад, но оказался слишком близко к
следующему ряду, на него, будто пес на привязи, зарычал парень, и
он отскочил в сторону.
Через две клетки сидела девушка — у
нее были яркие розовые волосы, но корни уже отросли. Напротив,
равнодушно уставившись на зашедших, сидел стриженый парень. Светлая
рубаха подчеркивала татуировку на предплечье, и она бросалась в
глаза подобно клейму. Его соседкой была женщина, жавшаяся в углу
клетки — бледная и невзрачная, про таких говорили «серая мышь». На
нее пялился лысый детина. Клетки в высоту достигали метров двух, но
казалось, если он встанет, ему не хватит места. Все они были просто
строчками в записях Кристоге. Все они были людьми.
— Марк!
Он медленно повернулся.
За седой сидел парень: тусклый
взгляд, синяки под глазами, волосы растут клочками. Светлая борода
тоже росла криво, и среди заросших участков виднелся шрам. Это
Андрей никак не мог совладать с открытой бритвой и порезался с
такой силой, что след белел даже спустя полгода.
— Почему ты не здесь? — спросил
парень.
Он исхудал, впали щеки, но голос
прозвучал на удивление сильно. Вопрос точно был командой, и взгляды
сидящих обрели силу — с ненавистью они уставились на Марка, а
некоторые даже протянули к нему руки и выгнулись с такой силой,
словно вот-вот проскользнут сквозь прутья.
— Я не знаю, — это был не его голос,
он стал хриплым, будто сдавили горло. За ответ хотелось проклинать
себя — он звучал фальшиво и отчаянно глупо.