— Как думаете, мир еще возможен?
Бэлл промолчала, и когда пауза
начала затягиваться, Марк ответил:
— Кому-то все равно придется
уступить.
— А если, — суррей понизил голос. —
Мы не найдем того, что ищем, что тогда? Мы не пойдем дальше?
Он задавал этот вопрос уже второй
раз, и на первый Марк не ответил. Ответ-то он знал, но уверенности
в его правильности было едва больше нуля — как и в том, что
правильнее остаться, или уйти позднее, или бежать в другом
направлении. Все уже казалось просто глупой авантюрой, за которую
Марк не переставал ругать себя, ведь рисковал он не только
собой.
— Пойдем.
После короткого, жесткого ответа Кэй
и Бэлл вернулись к работе. Еще через час девушка протянула
несколько листов — врач рассказывал об обучении у ойвелца и
наблюдениях за физиологией чужого народа. Самым ценным оказался
последний абзац — сухой медицинский факт:
«Кровь — алая. Как сообщил Эрган,
цвет определяется содержанием железа в организме. У эйлов она имеет
синюшный оттенок из-за наличия меди, у афеноров же, как недавно
было установлено, содержится элемент, склонный к
самовозгоранию».
Афенорскую ярко-красную кровь
сравнивали с жидким огнем. У сурреев она была темно-бордовой, почти
черной, за что их называли проклятыми. А у людей — алой и только у
них. Записка не являлась настоящим доказательством, но была близка
к нему.
Следующее, что привлекло внимание,
нашел Марк. Рассуждая о магии, придворный маг отмечал, что
потенциал ойвелцев превосходит афенорский и эйлийский. Он ставил
вопрос: почему сила чужого народа больше, чем у тех, кто всегда жил
в этом мире? Действительно, почему? Это был хороший вопрос, и за
ним крылась еще одна зацепка — ойвелцы точно прибыли из другого
мира, а значит, вполне могли оказаться людьми.
Однако больше информации не было —
только ничего незначащие факты, рассказывающие о событиях
девятнадцати лет мира и шести военных годах. Казалось, источники
тщательно выбрали: если после прочтения документов первых лет еще
могла остаться надежда на общий мир, то под конец и в саму войну
ойвелцев показывали чудовищами, не способными на него.
Когда стрелки подобрались к полудню,
Марк поднял голову. Ничего не изменилось: скрипела бумага, стучали
клавиши печатной машинки, архивариус разговаривал с новым
посетителем — за этим скрывался еще один звук, но такой тихий, что
опознать его не удавалось.