На
стол встали миска с грибным супом, тройка подогретых куриных ножек
и массивная кружка чая. Монеты легли в пухлую руку, ложка
опустилась в кушанье.
«Не
последовали. Странно. Времени имелось вдоволь: пока ехали, пока
северных ждали. Только если не поняли. Хотя чего не понять?
Вариантов имелось уж немного. Или улетели в Багряный чертог, или в
Облачную крепость. Стражника потрясти легче лёгкого. Узнать
монетой, кто в ночную стоял, а далее расспросить, как придётся. Не
мог он не запомнить нас, яркие мы».
Укропа в суп и мяты в чай не пожалели. На
языке играли искорки.
«Почему бросили? Не могли после турнира во
всех направлениях соглядатаев оставить. Накладно больно. На север
конечно. Самый разумный вариант, где нас ловить. На юг не так
разумно. Тащиться нам было далеко, но вдруг. На запад уж вообще
дурь».
Первая куриная косточка легла в пустую миску
из-под супа.
«Вообще не искали! Случайно, обычная
случайность! Флорвирские они. После провала помчали в родное
гнёздышко, и тут удача! По приметам узнали, проследили и сцапать
попытались. Пока заказчик не вспыхнул, пока дело ещё
свежее».
На
донышке кружки поплёскивал чай.
«Там их надо искать, искать же непременно
надо. Слишком крепко взялись: хорошо заплатили. За поганое причём
дело! На детей охотиться, влюблённых детей. Нужно искать! Вот
только раз ставка своя, большой сыск почуют. Осторожненько
лучше».
Вельд потянулся и неторопливо прошёл к
прилавку. Старушка присела в стороне, потягивая сладкое
вино.
–
Красавица, суп – чистая благодать! Ни матушка, ни бабушка такого не
могли! Признай, сама мастерица? Или, может, доча?
–
Сама, всё сама, бродяга! Доча моя, эх, ей б токо шастать. Всё
любится на животинок. Вот давеча всё звенела, лисицу загляденье
увидала. До самой Нижней полевки глядела.
–
Не дурное дело красотой любоваться. Спасибо, за супец, за чай!
Бывай!
Отъехав подальше от постоялого двора, сбавил
ход. Писать на скаку дело неудобное, а управиться надобно пока свет
есть. До Нижней полевки полчаса езды, должно хватить.
Выудил из дорожной сумки походный кусок
бересты и костяное писало. На бумаге писать лучше, да работать
чернилами сидя на лошади умел не всякий. Нахмурив лоб, Вельд
принялся за дело.
Во
время обучения наставники выучили читать, считать и писать.
Последнее далось особенно непросто. Не то чтобы ловкости или
усердия не хватало. В первый же месяц смекнув, какой шанс подарила
удача, Вельд учился следопытскому ремеслу усерднее многих. Однако с
письмом были нелады. Выводя буквы, слова и предложения, он
чувствовал недосказанность. Не высечь интонаций, не высечь
оттенков. Коварной ухмылки и многозначительного взгляда не
добавить. Не может писанина передать того тонкого момента, когда
говорят живые. Лишь тень настоящего разговора.