– Если я такой грязный, что тебе противно смотреть на меня, даже останавливать взгляд на моём, понимаешь, лице – так и скажи. И нечего лицемерить.
Нин помедлила и спокойно сказала:
– Энки, ты, правда, чрезвычайно грязен. Мне, действительно, немного страшно смотреть на тебя, но ещё страшнее представить, что тебя увидит командор. Он, как тебе известно, не терпит малейшей расхлябанности.
Энки сразу утешился и махнул.
– Он меня уже видел и не умер. А что это, зачем это, какая-то дата записана… – Шерудя глупыми пальцами в журнале, молвил он.
– Не пойму… – Нин посмотрела на журнал. – Тебе, мой друг, что за дело? – Мягко добавила она. – Это могут быть мои рабочие записи и… рабочие записи. Положи, пожалуйста, на место.
– Чувствую, – не положив журнал и продолжая бездарно тискать полиграфическое изделие, – что мне тут не рады.
– Энки, у тебя неприятности, что ли? Положи, пожалуйста.
– Чиселки какие-то. Это когда же было? Три года, три года… Какие неприятности? Какие неприятности? Ах, нет. То есть, да. Ну, да. Неприятности. В смысле, Энлиль притащил сюда какого-то начальника.
– Вероятно, это пресса. Положи, пожалуйста. Помню, Энлиль нам с медсёстрами говорил.
– А мне нет. Мне никто ничего не говорит. Мне вот, спасибо, Силыч словечко молвил, он меня не бросит. Более я никому не нужен. Можно, я у тебя умоюсь?
– Нет.
Энки, не веря ушам, переспросил:
– Это почему?
– Если тебе угодны объяснения, изволь – я люблю свой дом и не хочу, чтобы он превращался в руины. Что несомненно произойдёт, если ты заведёшь привычку тут умываться.
Энки был так оскорблён, что в поисках достаточно разящих слов очень долго молчал.
– Так, значит?
– Иди, родной. Иди, сделай, что тебе Силыч сказал.
– Куда положить? – Упавшим голосом спросил он, протягивая Нин свёрнутый наподобие телескопа журнал.
Она мягко забрала и, посмотрев в телескоп, улыбнулась. Энки сразу обрадовался, почуяв, что нравоучения закончились.
– Я бы очень осторожно умылся. Так слегка, обещаю.
Нин посмотрела на то, как Энки символически плюнул себе в кулак и повозил по лицу. Она покачала головой, пытаясь разгладить страницы.
– Тебе дорога эта дата? – Задушевно спросил Энки.
Нин поманила его пальцем, и когда Энки склонился к ней, прошептала:
– Вода. Мыло. Мыло. Ещё мыло. Много мыла. Иди.
Энки посмеиваясь, вышел из собственного дома, где он не нашёл мыла, ступил на первую ступень винтовой лестницы, как снизу окликнули.