– Пошел, – поправил Аль, – община
располагалась неподалеку от городской черты. Я и раньше бывал в
городе. Раз в месяц Наставник водил всех нас на ярмарку, разрешал
вволю наесться сладостей, пострелять из детского лука по соломенным
мишеням, покататься на каруселях и посмотреть представление
бродячих мимов. Мы любили бывать на ярмарке, хотя нам не
позволялось разговаривать с другими людьми, а уж тем более с
детьми.
Каждый раз перед выходом в город
Наставник отводил нас в святилище и брал клятву, что в городе мы
станем общаться только друг с другом, на посторонних людей нам не
разрешалось даже смотреть. Полагалось опускать глаза или скользить
взглядом по лицам, не видя чужих глаз.
Этому нас обучали особо: глядеть, не
видя чужих глаз и не позволяя посторонним увидеть свои.
Тогда мы еще не понимали – почему. Не
понимали, но воспринимали как должное…
А в тот день Наставник передал мне
записку и сказал, что я пойду в город один.
«А клятва? – спросил я его. – Мне же
нужно принести клятву, что я не буду ни с кем разговаривать».
«Нет, Аль, – перебил меня Наставник.
– Сегодня ты можешь общаться со всеми, с кем встретишься. Больше
того, сегодня тебе НУЖНО это делать. Смотри внимательно на всех
людей, которые попадутся тебе навстречу, смотри в глаза, а потом,
вернувшись, расскажешь все подробно мне».
И я пошел.
Сказать, что я волновался, значит, не
сказать ничего. Мне было страшно и в то же время… восторженно, если
ты понимаешь, что я имею в виду…
Барс кивнул, и Алю на миг показалось,
что перед ним не оборотень, а Должник – такой же, как он сам, такой
же, как оставленные дома товарищи. Аль помотал головой, стараясь
избавиться от наваждения.
– Рассказывай дальше, – поторопил
Темьян.
– Я шел, а мир вокруг приобретал
особенную четкость и яркость. Краски, запахи… Я видел каждую
прожилку на листьях окружающих дорогу деревьев и кустов. Знал
точно, сколько камешков на дороге. Чувствовал запах каждого цветка
на обочине… Со мною раньше никогда не случалось ничего
подобного.
Эти новые ощущения настолько
захватили меня, что поначалу я забыл о распоряжении Наставника
разглядывать всех встречных людей и смотреть им в глаза.
Я спохватился и пристально уставился
на приближающуюся пожилую женщину. Она несла корзины, связанные
веревкой на манер коромысла и перекинутые через плечо. Ей было
очень тяжело. Колючая веревка впивалась в тело, причиняя боль, от
которой не спасала даже грубая ткань крестьянского домотканого
платья. От жары и духоты у женщины разболелась голова.