- Савку тут беда стороной не обошла. Его магазин обокрали.
- Как это?
- Взломали ночью и вынесли все что плохо лежало. Денег пятьдесят
рублей – тьфу, мелочь, и товара разного тыщ на пять. «Руслан»
зачем-то укатили, ироды. Самый красивый выбрали, самый дорогой. И
зачем он им? Что они с ним потом делать будут? Появится он в
городе, так сразу узнают.
- В другой город укатят.
- Да как? Говорю же – приметный мотоцикл. Художник тут один на
нем твою морду намалевал. Вот с этой вот фотографии, - и он ткнул
пальцем в газетную вырезку, где я был запечатлен рядом со своей
«чайкой».
Я удивленно на него воззрился:
- Зачем это?
- Реклама…, - тоскливо выдохнул Степан Ильич и пояснил. –
Понимаешь, он этот «Руслан» у окна поставил, так, чтобы всем был
виден. Сам мотоцикл красивый, блестящий, да еще с твоей физией.
Народ мимо ходил и останавливался. Иногда заходил к Савке в
магазин, интересовался техникой. А кто-то из народа что-то и
покупал. Велосипед какой или еще что…. Жалко, украли – красивый
«Руслан» был.
- Если он такой приметный, то обязательно найдут.
- А-а, - махнул он рукой, - да что мотоцикл…. Неприятно для
Саввы, да есть и похуже дела. Торговля встала. Народ бунтует, от
царя уступок требует. Знаешь же, что у нас тут трамвайщики с
булочниками, да с мебельщиками забастовали, да?
- Да, читал.
- Полиция с казачками попробовала их разогнать, да куда там.
Поубивали кого-то, кого-то арестовали, но ничего сделать не смогли.
А потом металлисты стачку устроили. Совет какой-то себе придумали,
флаги красные повесили, лозунги на тряпках написали. Сам видел
«Долой Царя, да здравствует демократическая республика!», - он
поморщился как от зубной боли. – Куда Россия катится, куда несется?
У меня тоже попытались было людишки вякнуть, да я их живо к ногтю
прижал. Выгнал самых горластых, остальные сами притихли. Да что
толку? Все одно торговля стоит – одни убытки терплю.
Дом тестя снова погрузился в тишину. Люди, поднятые с коек,
снова улеглись и заснули. За ночным столом остались сидеть лишь мы
со Степаном Ильичом. И даже его младший сын Петр, внезапно для меня
превратившийся в мужчину, предпочел отправиться под одеяло, где и
захрапел богатырским сном.
Мы с ним сидели долго. Я устал с дороги и хотел спать, но не мог
не уважить родного мне человека. Ильич хотел выговориться, вот он и
выговаривался. Жаловался на все то безобразие, что приходится
терпеть. Кругом беспорядки, стачки, аресты. Полиция с охранкой и
казаками без продыха выискивали зачинщиков и сажали в кутузку. Да
только без толку – Николай довел страну до ручки. Рабочие больше не
могли терпеть унижения вот и поднялись на баррикады. Да еще война
эта….