Проснулся я уже после обеда. В доме царил хозяйский гомон – стук
сковородок и ложек, топот ног и треск дров в печи. Где-то
приглушенно играла пластинка. За дверью громко шел разговор.
Мужской голос что-то требовательно выговаривал женщине:
- Это что за работа такая? Кто так крахмалит? Это что такое?
Откуда это пятно?
- Ну как же, Петр Степанович, - пыталась оправдаться женщина, -
я же вам сразу говорила, что его невозможно будет отстирать. Его
надо было кипятить!
- А ты, дура, не кипятила?!
- Так когда? Вы мне дали времени?
- Да что ты мелешь?! Тебе ночи было мало?
- А спать мне когда, Петр Степанович? - с неким вызовом
вопросила женщина и я прямо кожей почувствовал как там, за дверью
пробежала опасная искра. А паренек-то, оказывается, тот еще перец!
Едва усы отрастил, а уж хозяйских повадков набрался поболее чем у
отца. Ильич, он хоть и строг был весьма, что к своим детям, что к
прислуге, но вот чего точно себе не позволял, так это наглой
несправедливости.
Я поднялся с кровати. Накинул на плечи халат, что висел на
вешалке и выглянул за дверь. Так и есть. В смежной комнате за
дверным проемом стола женщина и держала в руках отстиранную и
открахмаленную сорочку. А Петр, возвышаясь над ней на целую голову,
«давил». Увидев меня, он жестом отправил служанку и расплылся в
дружелюбной улыбке. Ох, что-то мне это напомнило. В парне читались
чистые повадки старшего брата Саввы.
- Утро вам доброго, Василий Иванович. Как вам спалось? Не мы ли
вас разбудили?
- Доброе…, - кивнул я в ответ. – Нормально спалось. Отец
где?
- Спит еще.
- Что-то не похоже на него.
- Старый стал, - без обиняков ответил Петька. Какой он к черту
для меня Петр? Петькой был, Петькой и останется на всю жизнь. – В
прошлом годе не помер едва.
- Да, знаю.
Было такое дело, Маришка в письме рассказывала. Хватил Ильича
апоплексический удар. Прямо за рабочим столом как прихватила его
сильнейшая головная боль и свалила со стула. Половина лица у него
словно одеревенела, да и правая рука перестала слушаться –
отставала от левой. Доктора, спешно прибывшие, лишь развели руками
– ничем существенным помочь больному они не могли. Назначили лишь
какие-то непонятные лекарства, сбили слегка давление, сцедив кровь,
и оставили старика лежать в кровати. В этот-то момент и оказалась
созвана вся родня и был сделан общий снимок, который Маришка мне в
Артур и прислала.