Дженни, младшая дочь Силберов, страсть матери разделяла.
Баночки, бутылочки, коробочки, от которых пахло аптекой, а также
всевозможные хитрые устройства, вроде охлаждающих камней для снятия
отеков, завораживали ее и манили, как сороку — блестящие
безделушки.
А вот Матильда, старшая, презрительно кривила нос.
Они были здесь обе: белокурая красавица-Дженни, чертами лица
пошедшая в мать, а мастью — в Силберов, и хмурая, надувшаяся, как
мышь на крупу, Матильда. С книгой, конечно, хотя леди Кессиди
считала, что чтение для девиц — напрасная трата времени и враг
красоты.
Должно быть, в случае с Матильдой леди Кессиди просто махнула на
все рукой: ее старшая дочь была поразительно некрасива. От
Бенджамина Флоренс слышала, что один из самых несдержанных на язык
повес сочинил как-то про Матильду стишок, где сравнил ее с большой
злобной жабой. Это было ужасно — Флоренс, случись с ней подобное,
никогда не вышла бы из дома и даже из комнаты, и вообще умерла бы
от рыданий, но Матильда то ли не знала о стихотворении, то ли умело
прятала переживания где-то в глубине своей души.
Рот у нее и правда был жабьим — слишком широким и тонким, а
глаза — очень злыми. Умными — и злыми.
Матильда понимала, что ей, в отличие от дурочки-сестрицы, не
стоит ждать от мира подарков просто так. Это Дженни могла взмахнуть
ресницами — и подарки падали к ее ногам, на тарелке оказывалось
самое вкусное пирожное, а отец, ворча, подкидывал немного монет на
ленты и мороженое. Матильде ленты и мороженое тоже хотелось,
поэтому она научилась быть тем, кого Оливеру так не хватало. Тем,
кем так и не стал Бенджамин. Умным ребенком. Любимой дочерью, на
которую можно положиться и таланты которой стоят не меньше, а то и
больше, чем красота и нежное очарование другой.
Флоренс знала, что из этих двоих больше всего опасаться стоит
именно Матильду.
Дженни, впрочем, тоже умела вонзать острые коготки в чужую плоть
и душу.
— Мама, — сказала она серьезно и тряхнула головой так, что
серебристо-белые локоны изящно скользнули по плечам. — Почему папа
выдает замуж сначала ее?
Пухлые губки Дженни обиженно дернулись — жабий рот Матильды
наоборот скривился в ехидной усмешке и тут же был прикрыт книгой,
пока мать эту улыбку не заметила. Флоренс постаралась сохранить
спокойствие, такому в пансионе тоже учили и учили хорошо. Можно
сказать, доходчиво.