Дверь в
опочивальню была распахнута, у кровати Императора суетились сразу
несколько человек, среди которых я выхватила глазами графа
Разумовского. Лев Кириллович как раз озарял Государя и морщился,
оценивая результат. Чуть в сторонке расположился Виллие, он заметил
меня и тихонько махнул рукой, подзывая к себе.
–
Барон[1], – шепнула я
приветствие.
–
Графиня, – также ответил шотландец. – Сегодня Павлу Петровичу вдруг
стало плохо, он сомлел и с тех пор в ясность ума не приходил. Все
врачи только руками разводят, говорят, что не берег себя Его
Величество.
В самом деле, Император в последние
месяцы был необычно деятелен, порой казалось, что он возвратился во
времена своей молодости. И это отнюдь не комплимент: придворные
шептались, что вернулся прежний самодур, который только подобрал
корону за своей матерью и был полон надежд перекроить Россию по
своему разумению. Решения Государя стали странными, будто
принимались в какой-то истерике, плохо согласовывались друг с
другом, а многие указы остались без исполнения, потому что
чиновники не понимали, чего от них хотят, но просить объяснений
опасались.
В будуар ворвался Нестор Иванович
Павлов – совсем недавно еще беглый крепостной. Император лично
произвел наречение новой фамилией нового дворянина: ему показалось
забавным упомянуть свое имя в ней. Лекарь кратко кивнул мне и
своему начальнику, перебросился парой слов с Разумовским и едва не
коснулся носом лежащего без чувств Государя. Как и всем освещенным,
наделенным талантами видеть,Нестору не требовалось ничего
более своих глаз и чувства Света, но он в самом деле при
обследовании принюхивался, говоря, что так ему легче. Сейчас же
Павлов лишь помотал отрицательно головой в ответ на немой вопрос
Льва Кирилловича и подошел к нам.
– Ничего
необычного для такой истории. Вижу буйный рост малых организмов,
что вызывает воспаление в легких и трахее. Какого-то лечения тут не
подберешь. Боюсь, что сделать ничего нельзя, скоро Государь дышать
не сможет, а температура его организма превзойдет допустимую. Уже
сейчас горячий он невместно.
Нестор
стремительно учится говорить как аристократ, искореняя крестьянские
прихваты, получается обычно забавно, только сейчас не до
смеха.
Мне же шикнул Ростопчин, взмахом
руки призывая исполнить свой долг. Я сначала прошла по кругу
спальни, проверяя ее на присутствие чужих озарений. Но нет, ничего
в стенах не пряталась, нить Энгельгардт все так же оставалась на
месте. У окна вдруг зашевелилась портьера, что мне с трудом удалось
сдержать испуганный вскрик – это обнаружилась Катерина Бакунина.
Мелькнула мысль о несуразном выборе фавориткой Императора платья,
что почти слилось с занавесью, но, разумеется, сейчас она об этом
думает меньше всего. Судьба княгини висит на волоске, и та это
прекрасно понимает. На щеках подсохшие дорожки слез, губы сжаты
добела.