Аракчеев встал и попросил меня выйти
вместе с ним в коридор для более приватного разговора.
–
«Саванна» прибывает через три дня. Кампанию по задержанию
неприятеля буду организовывать я лично.
– Почему
не Тайная полиция? – удивилась я.
–
Сложилась неприятная ситуация, совсем неприятная для такого
момента, – объяснил граф: – Ростопчин уходит, и его распоряжения
исполняются… не самым должным образом. А Бенкендорфа еще не
принимают как начальство, и он не держит своих подчиненных в
надежной узде. Поэтому приходится мне всех держать в бодром
расположении духа и служебном рвении. Так что приезжайте завтра к
трем пополудни ко мне на службу, там и будем решать.
– Я буду
участвовать?
– После
случая на Городском острове[6]
без Вас такие дела точно не обойдутся, – усмехнулся Аракчеев и
раскланялся, столкнувшись в дверях с Асланом и Андреем.
Их он поприветствовал сухо, но с
покровительственной улыбкой, словно признавая полезность и
похвальное усердие при исполнении своих обязанностей.
В
гостиной все осталось по-прежнему, гости никуда не собирались, а
Пущин так и вообще сидел в недоумении, не понимая, что ему теперь
делать. С одной стороны, его разыскивает полиция, с другой – сам
всесильный Аракчеев заявил о его ненужности для следствия. Однако
служивому ведь не объяснишь, что сам граф простил дурака, так что в
крепостной камере он очутиться не просто может, а попадет туда
обязательно до дальнейших распоряжений. Я могла бы приютить Ваню у
себя, но желания такого не имела нисколечко.
Вместе с
Асланом зашла и Танька.
– Ужель
та самая Татьяна! – воскликнул Пушкин.
Горничная выглядела сейчас просто
чудесно: строгое ампирное платье, подаренное мной, в нежно голубых
тонах, даже волосы подвиты и спадают игривыми локонами на скулы. От
нее пахнуло лавандой, а лицо, и так по-девичьи свежее, аккуратно
было поправлено румянами. Киноварь для этих целей я пользовать
запретила, а потом и вовсе разрешила брать свои – не карминовые
даже, а шафрановые, еще и пришлось учить служанку не малевать на
щеках два ярких пятна. Науку Таня восприняла с рвением, и сейчас
предстала истинной нимфой!
Еще
совсем недавно мода требовала выбеливать лицо до мертвенной
бледности, а затем и румянить. В трюмо моей матушки до сих пор
сохранился специальный скребок, которым снимали излишки белил, но
сейчас ценится естественность и почти незаметное украшательство. И
с Таньки сейчас можно писать картину идеальной
умеренности!