Красноармеец Иванов лежал и стрелял. Больше делать было нечего.
Пулю за пулей клал в чуть заметный издали бугорок – там иногда
угадывались огонек и снежная пыль от дрожи немецкого невидимого
пулемета. Накрыть бы, а из винтовки что ему сделаешь?
Нет, пыталась помочь артиллерия. И снаряды у наших пушкарей
были, только ложились уж очень неточно. Раз за разом, то ближе, то
дальше… аж зло берет. Может и попадали, но там у фрицев
заледенелые, толстенные, многократно облитые водой брустверы,
разрыв сорокапятимиллиметрового берет ли?
Зачем атаковали развернутыми батальонами, зачем днем, словно
нарочно идя под перекрестный огонь? А как надо было? Кто знал и кто
умел? Имели приказ «выбить противника», уже же отбросили врага от
Москвы, переломили, теперь гнать и гнать фашиста. Получалось же
месяц назад? Там получалось, а здесь нет. Нет танков, не хватило
сюда авиации штурмовой и бомбовозной. Артиллерия… какая есть,
минометы слабенькие – 50-миллиметровые хлопушки, да и к тем через
пять минут мины иссякли. ПТРы имелись – били по немецким пулеметным
гнездам. И ненависть была, упорство, ползли бойцы вперед между
телами убитых и стонущими ранеными, на гранаты и близкий бой
надеялись.
Стрелял красноармеец Иванов, выпускал «пачку»[5] за «пачкой»,
работая затвором, дыша дымом и теплом разогретой «трехлинейки». На
убитых не смотрел, на замолкшего отделенного тоже – вначале замотал
бинтом младшему сержанту простреленную голову - и забыл. Всем
усилием нерва, души и селезенки пули слал – попасть, заткнуть
пулемет…
Ничего тогда не вышло. Командиров нет, начали отползать, волоча
раненых. Снова заработал свой пулемет, прикрывая отход, и снова
немцы перенесли огонь, заставили «максим» замолкнуть. Осталось у
красноармейца Иванова десять патронов, прекратил почти бесполезную
стрельбу. Глянул на отделенного – белый как снег лежал Семен
Громов, окоченел уже. Два часа на снегу, тут и не-раненый насмерть
замерзнет.
Полз обратно Митрич, волочил автомат отделенного – легкий, с
пустым диском. Высадил издали Сема в минуту все патрончики,
наверное, и не долетел до немцев легковесный свинец. А все
говорили: - «Автоматического оружия нам не хватает, теперь-то, ого!
– в каждом отделении «шпагины» есть, да еще рота отдельных
автоматчиков, дадим жару немцам».