Митрич
хлебал чуть теплый суп, указывал ложкой – «там только на карачках,
хрен знает как, но простреливают ироды, даром что траншея. У бака
можно сидеть, курить, но башку не высовывать – на рыжем фоне
заметна сразу. В уцелевшем окне здания конторки немцы пулемет
никогда не ставят, а вот пробоина ниже их так и манит, как свежие
гитлерюги подойдут, непременно устраиваются – прямо в дыру можно
пулю пускать, непременно найдет гада…»
Спешил
Иванов передать важные особенности обжитого места. Не то чтобы чуял
что-то, просто по логике и вероятности выходило – засиделся. Не
бывает такого, чтобы человек день за днем «на аккумуляторной»
воевал и оставался бесконечно цел, только на холодный суп и
поругивался. Достанет, вот следующим днем и достанет. Нужно хоть
еще одного фрица свалить…
Ошибся,
конечно, в сроках и возможностях судьбы Дмитрий Дмитриевич Иванов.
Достало его только 15 ноября. До этого еще шестерых немцев без
спешки и под личный отчет стукнул, ну и когда атаки отбивали, там
уж оптово, на всех бойцов можно засчитать. Впрочем, к чему нам
строгая бухгалтерия? Личный отсчет – он исключительно для интереса
и повышения личного настроения.
Достало
Митрича довольно нелепо. Мина ночью ляпнулась, да как-то мудрено,
на стене рванула, что ли. Совершенно не ожидал такой подлости
товарищ Иванов, только и почуял, как ноги слабеют, сел под стенку
траншеи. Подумалось, «вот и всё, ну и ладно». Но что-то было
слишком больно, по большей степени оттого, что вздохнуть легкими
вообще не получалось. И где то смертное спокойствие? Ведь аккуратно
под лопатку ударило. А тут хыр-хыр: не вздохнуть и не закричать. Да
что, б… такое?
Нет, нашли
сразу. Замотали под телогрейкой, ругая – да как умудрился-то?!
Потом волокли, задевая о стенку траншеи головой и уж в какой раз
нацепляя обратно сваливающуюся шапку. Хуже всего было, что ни
вздохнуть, ни выматериться. Ох…
Лежал
Иванов среди раненых полубоком, мордой вниз, ничего не видя.
Ковырялся со спиной кто-то медицинский, пронзало болью, накрывали
шинелью, потом снова открывали. Перекладывали. Под желтый
вздрагивающий свет операционной туда, обратно… вроде резали.
Наконец начало сознание покидать. Приходил в себя, слушал,
поскольку уши все равно никак зажать нельзя. Немцы вышли к Волге,
наши – те, что в 138-й стрелковой – отрезаны и прижаты к берегу. А
переправы в общем и нет – «сало» по реке идет и идет, когда лед
встанет - непонятно. Здесь и сдохнем.