В марте исполнилось Дмитрию Иванову полноценных двенадцать лет.
Никто об этом не вспомнил – Райка по малолетству датами вообще не
владела, мать уже неделю дома не появлялась, хорошо, что хоть денег
оставила. Сходил Митька на Полянский рынок, купил хороших соленых
огурцов и шматок сала, сварил картошки. Сестра налопалась, уснула,
а новорожденный сидел у печи, грыз огурец. На душе было… словно все
кошки Кадашей туда насрали. Достал оставленную матерью початую
бутылку водки, налил стопку… Тьфу, прямо как кофе, даже хуже, еще и
едкая, падла.
Вроде и нельзя было так жить, но жилось. До лета дожилось, пока
Авдей не появился.
…Пришли как-то ночью, гурьбой, человек шесть, мать с ними, да
еще одна баба. Пили и говорили негромко, но понял Митька, что
накрыли «малину» красногвардейцы, довел шумный притон новую власть.
Наутро ушли гости, а Авдей остался.
Вечером плотно прикрывал Митька дверь в малую комнату,
отгораживал себя с сестрой, но оно ж все равно слышно.
— Мить, он ее щиплет, а? – шептала Райка.
— Да выпили, смеются.
— Так то разве смех? Зачем нам Авдей? Мить, наша мамка не дура
же, а?
Что тут скажешь? И дура, и блядь наша мамка, все верно соседи
говорят. Но разве ляпнешь такое малой девчонке? У нее же иной мамки
нету.
А Авдей был парнем крепким, здоровым, пожалуй, что и красивым.
Говорил мало, деньги всегда имел. Помоложе матери, но кто в доме
главный, вопроса не имелось. Улыбался редко и коротко, и та улыбка
как лед в углу апрельского двора – холодная и вся в черную
точку-крапинку.
Как-то предупредил:
— Ты, щенок, мне в спину не косись. Не терплю.
— А отец вернется, что делать будешь? – спросил Митька.
Сгребли за ворот и к стене притиснули так быстро, что и моргнуть
не успел.
— Отец? – шепнул Авдей. – То пустое. Если с германцами не
сгинул, тут сгинет. То пустое и простое, Митяйка. Кормлю ж вас,
руки должны целовать. А ты вдруг «отец». Вша ты неблагодарная.
Понял?
Придушенный Митька даже кивнуть не мог, да оно не особо и
требовалось.
Не склонен был к пустословию Авдей. Не болтал, не буянил. Днем
спал, в меру выпивши, ночью исчезал, порой на несколько дней.
Возвращался с провизией, вещичками, деньгами, на которые уже,
правда, особо ничего не купишь. Но не голодали, всё в доме было. А
еще два ножа у Авдея имелись: за голенищем носил и в рукаве.