Когда «друг сердца» бывал дома, мать на цыпочках по хозяйству
возилась – обед, ужин, пол чистый, рубаха и кальсоны стиранные –
все к сроку. Исчезал надолго Авдей, и маманька себе вольный продых
давала – заполночь, а то и к утру до дому прибредала.
Догадывался Митька, что вечно такой жизнь не будет - или мать
«перо» под ребра за свои гульки получит, или где-нибудь хлопнут
ловкого Авдея чекисты. Предпочтительно, конечно, второй поворот.
Хотя… Былую нормальную мамку уже и вспомнить не получалось.
Вышло и вовсе иначе.
Возвращался Митька с рынка, где всегда менял книжки с малой
доплатой. По нынешним почти сытным, но гадостным временам, сидеть
да читать в мастерской было единственным хорошим делом. Уже в
переулке окликнул Петька-Черт, бывший одноклассник.
— Слышь, Митяй, ты до дому живей беги. К вам солдат какой-то
пошел. Ты глянь, может, батька твой. Вроде похож.
Митька оторопел:
— Когда пришел?
— Так с час назад примерно. Смотри, как бы он твою маманьку…
Митька поглубже сунул за пазуху растрепанных «Царевну»
старинного писателя Салиаса[6] и прошлогодний «Миръ приключений»,
метнулся по переулку.
Во дворе сидела сестра, рыдала навзрыд.
— Ты чего, Райка?
— Он… солдат. А мамка… а он как даст, – сопли у сестры шли
пузырями.
Митька взлетел на крыльцо.
Мать была жива, держала у лица мокрое полотенце. Из видимого
глаза текли слезы.
— Что? – глухо спросил Митька.
— Сука! Сука он! Какое право спрашивать имеет?! Он где был?! Да,
жила как могла. Нос мне сломал, ирод…
Нос у матери сломан не был, только под глазом наливался
огромнейший синяк.
— И что еще сказал? – с надеждой спросил Митька.
— Да что?! Что он скажет, нищеброд беспалый?! «Чтоб вы все
сдохли» - вот так и сказал, кусочник позорный. Чего его вдруг
принесло, урода, штыма полудохлого?!
— Вот ты блядина, – выдохнул Митька.
— Ты кому?! Матери такое?!
Слушать ругань и хлюпанье не стал, ушел во двор, подхватил
Райку, отнес в мастерскую, отпоил холодным чаем.
В дом ночевать не пошел, благо август, в мастерской спится
хорошо. Но ночью стукнули в дверь:
— Открывай, щенок. Не боись, бить не буду. Но разговор есть, –
негромко сказал Авдей.
Митька подумал, решил, что молчать и прятаться смысла нет. Сунул
в карман шило, отпер дверь.
Авдей стоял темный, безликий, рук не тянул. Сказал спокойно:
— Вот что, парень. На ногах стоишь, здоровьем здоров, грамоту
знаешь. Своим умом проживешь. Лучше тебе исчезнуть.