Наткнулся на немца, не доходя до дверей заставы. Стоял этакий
дородный германец посреди двора, курил, попыхивал душисто, смотрел
в сторону городка недалекого – поблескивали огоньки в окнах за
полем. Наверное, о фрау и ужине немец думал, о киндерах своих, чтоб
они всем выводком вместе с котами сдохли. Щас будет тебе.
— Wer ist hier?[4] – немец обернулся.
Наверное, замечтался или до конца поверить не мог. Митька
попросту ткнул короткий стол «бульдога» под распахнутую шинель
немца, дважды нажал на спуск.
Хлопнуло приглушенно, словно кияночкой рейку аккуратненько к
месту пристукнули.
Немец щедро выдохнул табаком в лицо Митьки и повалился.
Зачем было мертвеца за борт шинели придерживать, Митька так и не
понял. И вообще всё не так пошло. Никто не кинулся, не спохватился,
не заорал-побежал. Из окон казармы доносились чуть слышные звуки, а
так стояла полная тишина. Словно ничего и не случилось. Не в кого
было револьвер разряжать, а ведь еще пули оставались.
И тут Митька осознал, что раздумал умирать. Нет, если такой фарт
пошел, чего же бога гневить и нарушать революционную
целесообразность? Придет момент, тогда окончательно и кончимся.
Тяжел был немец, но злости в красноармейце Иванове хватало.
Отволок за угол, обшарил, снял все, что нужно…
Да как оно тогда получилось? До сих пор не понять. Ну и
ладно.
Рассвет застал Митьку по польскую сторону границы – шел
мальчишка «на арапа» прямо по дороге, в руках добротная немецкая
корзина, щека, повязанная чистым – пусть и намертво пропахшим
табачищем, – носовым платком. В корзине лежал свернутый заношенный,
со споротыми погонами, жолнерский китель, а прямо под ним снятый с
немца «парабеллум» и запасной магазин. Завидный трофей, тут бы и
эскадронцы по праву восхитились.
Но не было больше эскадрона, да и юного красноармейца Иванова
уже не было. Нарушил все приказы Дмитрий Иванов, личную войну и с
немцами и с поляками повел, да и по испортившейся физической форме
зубов в воинский призыв уже не годился. Потому спалил Митька
удостоверение бойца Отдельного кавэскадрона, и польскую справку
заодно сжег в сраных кустах, рядом со сраным польским шляхом.
Вот оставалась еще большая часть жизни и зубов у человека, но
было это в тот момент вовсе и не очевидно.
***
18 февраля 1945 года.
Восточная Пруссия. 6:23