Дорога – местами гладкая, хорошая, местами побитая воронками и
расковыренная войной – таяла в тумане. Но шофер маршрут знал,
катили шустро. Рядовой Иванов лежал в кузове на пачках малость
подмокшего агитационно-просветительского груза типа «газета
запоздавшая», кутал ноги полами шинели. Знаком был туман, и
зябкость эта ух, как знакома.
Шел тогда Митька на восток. Ну, особо-то на восток не
получалось, чаще на северо-восток, а то и на север. Всяко тогда
случалось, вот прямого и быстрого пути, как у нынешней бригадной
«полуторки», точно не было. И всё как-то пехом. Сапоги – те, что на
три размера больше – поначалу умышленно замызгивал, но потом сами в
такой вид пришли, что никакой маскировки не нужно.
…«Населенные пункты .Глобунен и Трейбург, Длотовен и Пилкаллен,
Куссен… взяты нашими войсками» - торжественно звучало в недавних
сводках. А ведь помнил Иванов эти названия, смутно, но помнил.
Пересекал границу, шел, смотрел на стрелки на развилках дорог,
пытался угадать, куда надо-то. На затертом листке из книжки карта
была без этаких подробностей…
Что сказать… тяжко больному пацану на чужой зимней дороге. Выбор
простой: пади в канаву, да и дохни. Или иди из последних сил,
тащись как хочешь, но ищи ночлег. И падал, и околеть собирался, но
вставал.
Сложнее всего было с ночлегом. Вроде вон она, скирда, залезай да
спи, не убудет же от хозяев. Но ведь через раз били-лупили. Хорошо
еще, под утро обычно – разбудят пинками, да разом – бац!, бац!
жердью какой. Как узнавали-то, что залез, кулачье мелконадельное?
Нет, жердью еще ничего, жердью лежащего человека не очень-то
поломаешь. Жердь – это так, больше для порядка, по соображениям
немецкой аккуратности. Пшеки – те вспыльчивее, тут тебе и сапогом
по ребрам, а то и опять вилы. Хорошо, так и не надели бродягу на
железо, понятно, возиться с закапыванием не хотели. А вот в Литве
почему-то больше норовили собак науськать…
Не-не, люди разные. Добрых и злых в мире, наверное, ровно
поровну – это Митька Иванов такой дорогой шел, что злыдней встречал
больше. Но попадались и хорошие люди. В Эбендроде немец-коновал
почистил и зашил нарывающую губу, выдернул щипцами осколок
шатающегося зуба, порошка дал выпить – горячку как рукой сняло. И
позже хорошие люди попадались, подкармливали, иной раз обогреться
давали, порой пару верст подвозили на бричках и телегах. Иной раз
молоко парное… литовское, о-о! А какой шницель немка в Шиллене
дала?! Пышный, сладкий, в горло так и скатывался, не надо было
орать-давиться, когда жуешь, шамкать пастью воспаленной.