— Никак, Борис Григорьевич, — признал я свою неудачу. — Но
соглашусь с вами: Погорелов упорствует именно потому, что знает,
кто отравил Гурова. Или думает, что знает. Объяснить его упорство
иначе я не могу.
— Вот и я не могу, — вздохнул пристав. — Но пока не могу и
понять, кого Погорелов покрывает. Так-то я первоначально про мать
или сестру его думал, но...
Я терпеливо ждал продолжения. Имелись у меня кое-какие
соображения на сей счёт, но интересно было послушать Шаболдина,
заодно и сравнить его мысли со своими. Долго испытывать моё
терпение Борис Григорьевич, слава Богу, не стал.
— Про мать с сестрой, думаю, вы, Алексей Филиппович, и сами
понимаете, — усмехнулся пристав. — Из всех собравшихся в тот день в
доме Гурова именно они были наиболее близкими Погорелову людьми,
так кого, как не их, ему выгораживать?
Я согласно кивнул.
— Но зачем им травить Гурова? — риторически вопросил Шаболдин. —
Обеим при наследовании по обычаю ничего не достанется, и даже если
Гуров им что-то завещал, то наверняка не особо много. Так что
вот... — пристав с сожалением развёл руками.
Что же, стоило признать, что мыслим мы с Борисом Григорьевичем
сходным образом. И тем важнее становилась необходимость разыскать
то завещание, которое является действительным на сегодня. Если,
конечно, оно сохранилось, ведь его мог уничтожить и сам Гуров перед
составлением нового, а уже новое завещание мог уничтожить убийца,
если оно не оправдывало его ожиданий.
С Шаболдиным мы договорились пока что разделиться. Он собрался
побеседовать с прислугой в доме Гурова, я же забрал дело, чтобы
прочитать его дома, на том до вечера и расстались.
...Ничего прямо так уж нового по сравнению с рассказом Шаболдина
я в розыскном деле не вычитал, однако же некоторые подробности меня
заинтересовали. Выяснилось, что Юрий Смиглый, согласно показаниям
коего Погорелов ночью находился на третьем этаже, видел Погорелова
только со спины и опознал его исключительно по сложению и походке.
Правда, Ольга Гурова утверждала, что видела Погорелова в лицо,
когда он спускался с третьего этажа на второй. В общем-то, если бы
не признание Погорелова, эти показания выглядели бы не столь
убедительно — пусть наблюдательность слуг и общеизвестна, но в суде
слова Смиглого хорошему защитнику было бы несложно поставить под
сомнение, а свидетельство Ольги Гуровой нуждалось в тщательной
проверке, учитывающей освещение коридора во втором этаже и другие
условия, определиться с которыми следовало уже на месте. Немного
удивило отсутствие в деле допросных листов относительно пропавшего
завещания Гурова — видимо, Шаболдин пока что говорил о том с
жильцами и гостями дома в частном порядке, никого ни к чему не
обязывающем, отложив допросы по всей форме на потом. Бориса
Григорьевича я тут хорошо понимал — он ухватился за возможность
поймать убийцу по горячим следам, и главным для него тогда было
именно это.