К тому, что я уже знал, Гуров ничего особо и не добавил. Спал он
в ту ночь крепко, ничего не видел и не слышал, про то, что отец
решил переписать завещание, только от пристава и узнал, никаких
разговоров о новом завещании отец с ним не вёл. Лукавил Фёдор
Захарович или нет, поди теперь разбери. А придётся ведь как-то
разбираться, наверняка весь сыр-бор из-за замены завещания и
случился. Хотя стоило признать, нынешний старший Гуров при
наследовании по обычаю, похоже, проиграет — ему же с младшим братом
делиться придётся, а отец вполне бы мог того обойти наследством в
наказание за непочтительность к новой супруге.
Моему желанию поговорить с прочими домочадцами Фёдор Захарович,
понятно, не обрадовался, но и никаких препятствий в том чинить мне
не стал, и вскоре я беседовал с той самой Ангелиной Красавиной, то
есть, конечно же, Гуровой.
...Да уж, актрисой госпожа Гурова была и правда великолепной — я
чуть было не поверил в признательность, с которой она приняла мои
соболезнования. Я уж не говорю, что подавала эта невероятно
привлекательная, несмотря на траур, женщина свои чувства не только
весьма убедительно, но и красиво. Поворот в мою сторону, сдержанный
поклон с одновременным прикрытием век, слова благодарности,
произнесённые слегка дрожащим голосом — всё это молодая вдова
исполнила с этаким изяществом, смотревшимся скромно и в то же время
величественно, даже понять не могу, как ей такое удалось. В общем,
не знаю, чего и сколько нашёл в своём новом браке покойный Захар
Модестович, но вот московская публика явно потеряла действительно
великую актрису, поскольку театральную сцену после своего
замужества Ангелина Павловна оставила.
Впрочем, уже очень скоро я понял, что можно, конечно, забрать
актрису из театра — но театр из актрисы не заберёшь. Выслушав, в
каком качестве я выступаю, госпожа Гурова разразилась кратеньким,
минут на пять, монологом, в коем выразила своё искреннее восхищение
добротой и справедливостью его высочества, а также горячую надежду
на то, что я, как посланец самого царевича, сумею наставить
безусловно честных, однако же самую малость туповатых сыщиков на
пусть истинный в раскрытии столь ужасного преступления и
поспособствую поимке и покаранию гнусного отравителя, забравшего у
неё любимого супруга. Разумеется, буквально понимать мои слова об
искренности и восхищении отнюдь не следует, я пользуюсь тут ими для
того лишь, чтобы подчеркнуть мастерство, с коим Ангелина Павловна
эти возвышенные чувства изображала.