Вот
и приехали!
***
Сгорая от предвкушения, я сама выскочила
наружу, не дожидаясь, пока передо мной распахнут дверцу и предложат
руку, как это положено по этикету. В то время как возничий доставал
мой чемодан, я с распахнутым от изумления ртом пялилась по
сторонам, пытаясь узреть все и сразу.
Экипаж остановился перед внушительной
мраморной лестницей с широкими ступенями и фигурной балюстрадой. По
обе стороны от нее раскинулись изысканные цветники, настоящим
украшением которых были идеально подстриженные кусты роз —
девственно-белых, неистово-красных, застенчиво-розовых.
Лестница вела к высоким распахнутым дверям,
каждую из которых украшал герб Ралесса: степной орел, сжимающий в
когтях ветвь вековечного дерева. Замок оказался настолько высоким,
что пришлось задрать голову, чтобы взглядом добраться до верхних
этажей, а башни взметнулись до самых небес. На чистейших окнах
сверкали солнечные блики, отражалось лазурное небо и скользившие в
нем темные силуэты птиц.
Тем
временем мой чемодан оказался на брусчатке, возничий учтиво
поклонился и, заскочив на козлы, дернул поводья. Я проводила
взглядом пыльный после долгой дороги экипаж и вздохнула, впервые
оказавшись так далеко от дома совершенно одна.
Хотя
нет, не одна. Народу на площади было предостаточно.
К
лестнице подъезжали все новые экипажи. Из них выбирались
взволнованные девушки-конкурентки, вокруг которых тут же начинала
суетиться прислуга…
—
Позвольте, — раздался немного картавый голос, и из рук попытались
вырвать чемодан.
— Не
позволю! — дернула его на себя.
Рядом со мной стоял щуплый парнишка в
темно-синей ливрее с вышитым золотой нитью гербом города на груди.
Сначала он растерялся, уставился на меня во все глаза, а потом
упрямо повторил:
—
Отдайте чемодан!
— Не
отдам! — припечатала, грозно нахмурившись. Ростом я немного повыше
него и смотрелась на его фоне весьма внушительно, поэтому паренек
снова растерялся.
—
Это моя работа. Я должен…
—
Зато я не должна!
Будут тут еще всякие мое добро хватать! Вдруг
пропадет что-то? Мне эти проклятые платья таких мучений стоили, что
я к ним никого на пушечный выстрел не подпущу.
—
Все отдают! — привел несокрушимый аргумент и махнул в сторону
других девушек, чью поклажу уже уносили мужчины, наряженные в такие
же ливреи, как и мой бедолага.