Так что вечерами я запирала дверь, уходила с котами к себе,
зажигала магический свет и доставала из сундука тетрадочку
Женевьевы. И читала о ней и о её жизни.
«До семнадцати лет я была обычной девушкой из знатной семьи,
которую обучали и воспитывали соответствующим образом. Чтение
нравственное и познавательное, музыка, танцы, языки, управление
имуществом, рукоделие, верховая езда, манеры и придворный этикет.
Не побоюсь громкого слова, но всем положенным юной особеобъёмом
знаний я овладела в совершенстве. В семнадцать лет меня вывезли из
загородного замка и представили ко двору, и отец принялся выполнять
план по устроению моего удачного замужества.
Удачного – в первую очередь для интересов семьи, конечно же. Я
всегда знала, что буду должна назвать своим мужем того, на кого
укажет отец, потому что ему лучше видно, что хорошо для семьи, то
есть для него и для двух моих старших братьев. Моей матушки к тому
моменту уже не было в живых, единственной старшей родственницей
женского пола была вдовая тётушка, старшая сестра отца. Она к тому
моменту уже выдала замуж всех своих дочерей, их было три, и
приехала к нам, чтобы сделать то же самое для меня.
Уже после второго по счёту моего придворного бала состоялся
решительный разговор. Наутро отец велел мне прийти к нему в
кабинет, сесть и внимательно слушать. Я была почтительной дочерью,
пришла и приготовилась слушать.
- Дочь моя, к вам посватался маркиз дю Трамбле. Я считаю, что
это отличная партия, и дал ему согласие на брак.
Меня не удивило сватовство, потому что маркиз во время бала
накануне не отходил от меня, ему даже делали замечания, что не
следует уделять так много внимания юной особе, пока ещё даже не
просватанной. Видимо, между ним и отцом уже просто всё было решено,
вот он и присматривал, чтобы я не разглядела случайно кого-то
другого.
Что я могла сказать о маркизе? Немногое. Он не сказать, чтобы
понравился мне, но мне в тот момент не понравился никто – ни
внешним обликом, ни обращением, ни словами. Маркиз был, на мой
взгляд, полноват, немного неуклюж, немного слишком развязен, и его
не очень-то интересовало, что я на самом деле о нём думаю. Он не
попытался ни поговорить со мной наедине, ни как-то объясниться – он
просто был уверен, что и так достаточно. Взгляд его чёрных глаз
казался мне скорее оценивающим, чем увлечённым, впрочем, что я в
семнадцать лет могла знать об увлечениях? Просто я поняла, что
накануне он гонял от меня других придворных кавалеров не просто
так, а имея на меня вполне определённые виды.