На двери табличка на шурупах: «Художественный руководитель
Чернопольский Валентин Савельевич».
Я постучал и открыл дверь:
— Можно?
Из глубины кабинета послышалась возня, будто кошек застукали на
хозяйском столе. Только звона тарелок не хватало.
— Минуту! — ответил мне испуганный мужской голос.
Но было поздно, я уже вошел. Кабинет был неправильной формы,
напоминал ход шахматного коня, то есть закуток с загибом уходил за
угол. Оттуда и слышно шебуршание, женский вздох, бряцание пряжки
ремня наспех натянутых брюк.
Я понял, что совсем не вовремя, но сами виноваты, замыкаться
надо.
— Я в коридоре подожду, — крикнул я и потащил к выходу
таращившегося во все глаза Погодина.
Закрыл за собой дверь. Через некоторое время из кабинета
выпорхнула растрепанная балерина. Скользнув по нам виноватыми
глазками, ланью поскакала прочь, тряся слоями белоснежной пачки,
как страус перьями.
— Входите! — послышался из глубины кабинета голос.
Дубль два. Вошли снова. Кабинет увешан огромными фотографиями из
сцен «Садко», «Спящей красавицы» и прочих «Щелкунчиков». За столом,
уставленным статуэтками, развалился худрук. Взгляд ленив, будто
только отобедал и его в сон клонит. Но грудь вздымается, как после
стометровки.
На вид лет сорок, очёчки круглые и хохолок начесан. Стоит на
лаке, наверное. Хотя сейчас немного сбит, после «поединка» с
балериной. А так – вылитый Грибоедов, как его нам в учебниках
изображают.
Завидев нас, товарищ Чернопольский с облегчением выдохнул и
перестал прикидываться валежником, поправил перекошенный
галстук:
— Вы кто, товарищи?
— Милиция, — корочки я доставать не стал, худрук и так был рад,
что не начальство к нему в такой момент неподходящий нагрянуло. —
Хотим вам задать несколько вопросов по поводу Артура Дицони.
— Ах, этот Дицони! — всплеснул руками «Грибоедов». – Этот
бездарь, наконец, нас покинул навсегда! Простите, товарищи. О
мертвых либо хорошо, либо никак, но я всегда говорил директору, что
это была плохая идея – брать в основной оперный состав человека с
непонятным баритоном и проблемами ритмики.
— А по мне, так все оперные певцы поют одинаково, — ухмыльнулся
Погодин. — Слов никогда не разберешь. Будто не на русском. Особенно
женщины непонятно поют.
— Что вы понимаете, молодой человек? — всплеснул руками
Чернопольский. — Оперный голос — это искусство и сила. Во время
выступления ему нужно перекрыть целый оркестр. И огромный зал без
микрофона наполнить. Вы представляете? Какая мощь! Просто
исполнительницам приходится модулировать свой голос, прибегая к
резонансу для усиления звучания в верхнем регистре так, что все
гласные становятся похожими одна на другую. Это школа.