Или еще чего запретит?
Матушке его? Целители к таким вещам серьезно относятся.
Тоже нехорошо. Получится, что и через голову и... будто он не
самостоятельный.
Я вздохнула — вот всегда ненавидела эту гребаную писанину — и
вывела на бумаге: «В поселении Северный Плес пропал подросток
мещанского сословия Михаил Яжинский. Прошу поспособствовать в
организации поисков».
Перечитала дважды.
Вроде и не совсем, чтобы казенщина, но и вежливо так...
Запечатала. И перстень приложила, скрепляя листы.
— Пусть все-таки еще к Медведю заглянет, — со вздохом сказала я
и накатала-таки вторую записку, которую просто сложила вчетверо. —
Только не перепутайте. Погодь. И ко мне. Софья волноваться станет.
Пусть скажет, что живая. Целая. Ну и заночует нехай.
Софье я записку нацарапала.
— Ты?
— Останусь. Место найдется?
Яжинский кивнул и, сплюнув, сказал:
— Нежить это.
— Да что ты уперся. Да нет тут нежити! Нет! — в другое время я
бы смолчала. Кивнула бы, как всегда, а теперь вот как-то все одно к
одному. И еще этот покойник, Софке выпавший.
Сжечь его надо бы.
И остальную колоду от греха подальше.
Яжинский повел тяжелой головой и поглядел на меня с
жалостью.
— Она-то всякою бывает. Иную от человека не отличить.
Кого?
Переспрашивать бесполезно. Известно кого. Нежить. Ну да...
Я вытащила вязаную шапку. Фонарь еще работал, да и запасная
зарядка имелась. Что еще? Старый рюкзак. Внутри — веревка, пара
стальных крюков и такие же когти. Тонкие полоски полотна,
закатанные в вощеную бумагу. Сигнальная ракета. Задубевшая от
времени шоколадка.
— Где искали?
Вряд ли далеко. Да и кому искать-то? У них из мужиков остался
Яжинский, Глебка, брат его младший, контуженный, да и Мишка с
Осипом. Васька еще, старший из внуков, и единственный пацан,
прочие-то — девки, вроде Янки.
Глебка с кровати редко встает. Осип... он совсем слабый был в
прошлый раз. А Глебке тринадцать. Он-то себя взрослым считает, но
Яжинский его далече от дома не пустит.
— Поблизу. Пока не шел в лес, — он подстроился под мой шаг. —
Собак пустил, но закружили. Натоптано тут. Мишка, он много где
бывал. И пошел, зараза, один. Я ему.
И в этот миг что-то такое прорезалось в голосе, что заставило
вздрогнуть.
Он ему... выпорет, как пить дать. И так, что Мишка воем выть
будет. И клясться, что никогдашечки больше не сунется... куда? А
где бы он ни был, туда не сунется.