[1]Ра́йвеллин —
умиротворение.
[2]Илленвел’тиэнле’ири тен’Тьерт —
Илленвел, страший наследник дома Тёрн; тиэнле — наследник
(от тиэн — сияние), ири — старший (не путать с
ириэ — старый), тьерт — тёрн, терновник.
[3]Каалленсиаль’тиэн тен’Айви —
Кааленсиаль Сияющая (здесь -- титул) из дома Плюща.
[4] Вторая
жена Светоча не имеет права на титул.
[5]Тан
аэ́риен — прерванная смерть (тан — разрыв, аэ́риен —
уход, смерть).
Часть 4. В пути / Сетеʹка’ин
…Как господин повелит, так и
делать.
Уложения хранителей
Глава 1
Было еще темно, когда задняя дверь
купцова дома чуть слышно отворилась. Темная в предрассветных
сумерках фигура с дорожным мешком на плече быстро пересекла двор,
направляясь к бараку, где жили работники. Отданный на откуп елфие
молодой и плечистый парень спал с краю и проснулся, едва пальцы
коснулись плеча. Встал тихо и вышел вслед за ранним гостем.
— Еда и дорожный скарб в мешке. И
денег положил, как обещано. Одежу свою сымай. Мою возьмешь.
Схоронишься пока в овине, как стемнеет — уходи.
* * *
Утро куталось туманом, белым и
плотным, словно из небесной чаши пролилось молоко. Сначала тишина
была такой же густой и белой. А потом, вслед за громкими петушиными
распевками, начала просыпаться веска: слышался натужный скрип
колодезного ворота, звякали пустые ведра, залаяла собака, стала
подавать голоса всевозможная домашняя живность. Кто-то забранился
так же визгливо и громко. Туман осмелился и протянул плотные
белесые ленты дальше по дороге, вползая за огорожи крайних хат,
растекся дымкой по дворам. Солнце боком выглянуло из-за кудели
облаков и просеяло волглую марь лучами.
Лорка стояла на крыльце и смотрела,
как тают на траве мглистые клочья. Она никак не могла спустить ногу
со ступеньки. Дверь приоткрылась, в щелку громко задышали и
зашмыгали носом. Лорка оглянулась. На Томаше была длинная, до
колен, ночная рубашка, босая нога коснулась влажных и прохладных по
утру досок и отдернулась обратно.
— Сестрица, я проводить…
— Штаны одень, провожальщик.
Дверь закрылась, потом открылась
снова, но это был не Томаш. Отец. Молчал и смотрел тяжело,
виновато. И от этой его вины на крыльце стало тесно, и Лорка
ступила на утоптанную до каменной твердости дорожку, темную от
схлынувшего тумана. Сырость просачивалась сквозь тонкие кожаные
поршни, холодила пятки, тонкие носки не спасали. Кожа покрылась
цыпками, и Лорка точно не знала, от волглого утра или от отцовского
взгляда. Губы Дамьяна шевельнулись, и зябко стало не только
ногам.