— Скажи спасибо, что на тебя не
жалуется, — пробормотал под нос Эван, за что тут же получил локтем
в ребра от Крейга.
Лицо Эмриса дрогнуло: ей обязательно
все портить? Он тут не то, чтобы только себя старается! Он пытается
сделать вечер не таким напряженным, иначе к утру все они помрут от
заворота кишок!
— Я хотел сказать, только глядя на
нее, осознал, что как раз-таки вы никогда не жаловались на условия.
Даже на еду в «Невероятной котлете», хотя там с вами бы все
согласились. И, признаться, мне стало любопытно, почему.
Еще до того, как леди открыла в
ответе рот, Эмрис прочел в ее глазах вопрос, не идиот ли он.
— Барон, я не совсем понимаю, как
можно жаловаться на еду. Разве что на ее отсутствие.
Эван, не скрываясь, проворчал:
— Ну да, ну да, конечно, у дочки
Багрового Кулака явно же с детства пустое брюхо! От которого вы не
померли только потому, что жевали золотые ложки с пеленками?
Еще до того, как Эван договорил,
Железный вытянулся струной, вытаращил глаза и скрипнул зубами.
— Дохлый, — процедил барон, ощущая,
как скрутило мышцы в корпусе и руках.
— Э...эм... — Конкстар и вовсе
побелел, судорожно переводя взгляд с эрцгерцогини на барона и затем
на Эвана. На его лице явственно читался ужас, что вот прямо сейчас
эта девочка с «золотыми ложками и пеленками» отдаст приказ, и его
дом, его кровный замок разнесут к чертям. Как пить дать
разнесут!
Но хуже всех выглядела леди Конкстар.
Эмрис на мгновение побоялся, что она сейчас схватится за сердце или
подавится едой. Причем нарочно, чтобы не участвовать в
происходящем.
Идель между тем дожевала все, что
было в рту, утерла губы и неспешно отложила приборы.
— Когда мне было десять, — заговорила
женщина, не поднимая глаз и сосредоточенно рассматривая тарелку
перед собой, — война Аерона с матерью находилась на пике.
Лорд-констебль действовал тогда очень уверенно и добивался успехов,
и чтобы взять его за горло, Фридесвайд приказала осадить Греймхау.
Осадить, когда там были я и моя мачеха, и когда едва-едва прошла
посевная.
Лицо ее светлости поблекло в
бесстрастности, взгляд стал недвижным. И это способствовало тому,
что в зале воцарилась непроницаемая тишина.
— Припасов почти не осталось. Мачеху
не особо жаловали. Мужчин, способных оборонять крепость или хотя бы
контролировать слуг, попросту не было, все стояли под знаменами
отца где-то там, далеко от чертога. Слуги тайком бежали, кто мог, и
правильно делали, если честно. Еды было очень мало и, как бы ни
старался управляющий, запасы быстро таяли. Отец тогда поставил мою
жизнь выше всего и лично, не доверяя никому, с небольшим
маневренным отрядом прорвал кольцо окружения. Он вошел
освободителем, а уже к утру следующего дня оказался вестником
смерти.