– Если хочешь уцелеть – смотри сюда, – сказал он, тыча мне в
лицо эту кожу. – Вот наша кость* – Белый Барс. Для чужих – ты
теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода
Белого Барса, красная кость, запомнил?
Я кивнул против воли.
– Видишь? – сказала Майа. – Не такой уж он одержимый! Духи уже
отпускают его!
– Ну ещё бы я был здесь сумасшедший! – вырвалось у меня. – Кина
бы не было!
Ойгон отшатнулся и выхватил меч.
____________________________
*Кость – здесь обозначает род.
Изумление Ойгона было велико, но всё-таки меньше моего
собственного. Ведь я не узнал своего голоса.
Это не я говорил сейчас, а какой-то мальчик. Даже не я лет в
десять или двенадцать, а кто-то совершенно иной. С другим тембром и
манерой разговаривать.
«Гоблин, — подумал я. — Переозвучка». Но смеяться не
захотелось.
Оба брата, шаманка и Майа — уставились на меня, как на
заговорившее полено.
Хотелось брякнуть им что-нибудь вроде: «В каморке Папы Карло у
камина...» Уставились, понимаешь.
Так значит, это не сон был про зал с колоннами? Или я всё ещё
сплю?
Но этого же не может быть, чтобы сон во сне? Или может? Что же я
Фрейда не читал, дубина с глазами?
Откашлялся тихонько, и боль в груди напомнила: проснуться-то не
могу.
— Ты из кочевников? — спросил вдруг Темир. Он был тут самым
младшим и не побоялся показаться глупым. — Кина — это же собака
по-вашему? Ты собаку зовёшь, да?
Ойгон отодвинул брата, шагнул ко мне, не выпуская из рук
меч.
— Кто ты такой? — спросил он грозно. — Отвечай: ты злой дух,
вселившийся в тело юного воина?
— Почему сразу дух? — удивился я.
— Потому что ты говорил с духами! А теперь говоришь с нами так,
будто бессмертный! — Он наставил на меня меч. — Человек бы боялся
железа!
— А дух? — спросил я.
Бояться я его точно не собирался. Какой смысл? Я всё равно или
мёртв, или сплю.
Ойгон нерешительно оглянулся на шаманку, но та не ответила,
уставившись в стену над моей головой. Глаза у неё были дикие.
Майа замахала на сына руками: молчи, мол, уйди!
Тот нерешительно спрятал меч. Смешно это было: угрожать
раненому, который почти не может пошевелиться.
— Мы не обижали тебя, злой дух, — испуганно пробормотала Майа,
косясь на шаманку. — Я перевязывала твои раны, поила тебя айраном,
помнишь?
Я покачал головой.
— Я не злой дух.
— А кто ты тогда? — удивилась Майа. — Три дня ты говорил с
духами на чужом языке, а теперь говоришь по-нашему, но слова твои
странные.