Союзников у Антигона теперь было в
достатке: в числе великом к нему присоединялись граждане Эфеса,
Смирны, Миунта и десятков других городов, городков и селений.
Вначале настороженно – кипел людской котёл на рыночных площадях,
бурлил, клокотал, но через край варево не выплёскивалось. Ждали
люди. Опасались ставить все на человека малоизвестного, не царского
рода. Циклоп представлялся им очередным авантюристом, предводителем
наёмников, каких немало. Да вот только ставка сатрапов битой
оказалась. Не могли персы удержать Малую Азию и "очередной
предводитель наёмников" входил в города, как к себе домой. И все же
сомневались люди. Не дал ещё сражения Антигон. Не показал себя.
Эфесцы решились. Очень уж велика у
них была ненависть к персам. А за ними, как снежный ком, принялись
умножаться ополчения полисов, приходивших к Одноглазому.
К стенам Милета подошло войско,
численностью не менее чем в двадцать тысяч человек. С крепкими
тылами, поддержкой обширных людских масс. У селян зимой занятий
немного, отчего бы кулаки не почесать? Ради будущего. От искры
разгорелось пламя.
Антигон не торопился штурмовать
Милет, затягивал осаду, хотя понимал, что бесконечно это делать
нельзя. Уже наступил месяц гамелион. Минует он, и в середине
антестериона Автофрадат сможет выйти в море. А там – наноси удар
куда хочешь, отрезай тылы, высаживай десанты. Четыреста триер – не
шутка. Никто не осилит. Сейчас часть из них вытащена на берег,
большинство скученно, борт к борту, стоит в гавани Лады. Не дело,
конечно, кораблю в воде зимовать, но все места на берегу, где
удобно разместить триеры, уже забиты ими. Гребцы и матросы разбили
на острове лагерь, пехоту Мемнон почти всю свёз в Милет и расставил
на стенах. Корабли неподвижны, связаны канатами и цепями,
беззащитны. Бери, не хочу. Эх, как взять-то... Почти сорок стадий
до Лады, а флота у Одноглазого – пять триер, что родосец не успел
увести из Эфеса, да два десятка лоханок на которых и по спокойному
морю забоишься идти. Куда уж, зимой.
Флот, ага. Даже наварх имеется. Эта
должность, как-то сама собой досталась критянину Неарху, одному из
ближайших "друзей"... нет, не так – друзей покойного Александра.
Критянин на сём славном острове, древней цитадели давно уже
испивших из вод Леты морских царей, только родился, а большую часть
жизни прожил в Амфиполе. Родителя его приблизил Филипп, вот сына и
отправили вместе с другими знатными юношами в Миэзу, где в
цветущих, дышащих жизнью садах, тенистых мраморных портиках,
неспешно прогуливаясь по, чуть шуршащим мелким гравием, дорожкам,
Аристотель открывал Александру мир.