Часть его пути пролегала по той самой
знаменитой козьей тропе, которая когда-то вывела персов в тыл
Леониду. Только Поликсен заворачивать крюк обратно в Фермопилы не
собирался и, когда тропа повернула на восток, он шагнул на другую,
не столь заметную, ведущую на юг, в долину Кефиса. На берегу этой
реки стоял дом, в котором спустя двенадцать дней после битвы,
раненый македонянин очнулся.
– Кто-то из Олимпийцев горой за тебя
стоит, парень. Другому бы ногу уже резать пришлось, а ты вроде ещё
побегаешь. Ну, по крайней мере, поковыляешь. На своих двоих. Если я
что-то понимаю в ранах.
– Где... я?
– У меня дома.
Македонянин попытался приподняться на
локте, но без сил рухнул на постель. Облизал губы. Ответ его явно
не удовлетворил, но сил допытываться не осталось.
– Ты кто?
– Зови меня Поликсеном. А как твоё
имя?
– Андро... Андроклид...
– Вот и познакомились.
– Скажи... мне...
– Потом скажу, отдыхай.
Андроклид сердито мотнул головой,
поморщился и закрыл глаза. Лоб его покрылся испариной и старик
обеспокоенно пощупал его ладонью, нет ли жара.
Поликсен выхаживал парня, как
заботливая наседка. Несколько дней тот метался в бреду, нога
покраснела, опухла. Македонянин потерял много крови, и непонятно
было, как в нём вообще ещё теплится жизнь, но верно, действительно
кому-то из богов он оказался нужен. Поликсен не раз видел, как
сгорали люди с менее страшными ранами, как от малой царапины
чернели руки и ноги и если их вовремя не отнять, человека можно
было числить в покойниках.
Андроклид цеплялся за жизнь отчаянно.
Странно говорить такое про того, кто лежит бревном половину месяца
и глаза с трудом открывает, а рот разинуть – вообще неподъёмная
работа. Поликсен поил его жидкой ухой, отваром из горьких целебных
трав. В некоторые дни там попадалась мелко накрошенная зайчатина.
Мясо – роскошь на столе живущего трудом рук своих эллина, тем более
многие удивились бы, как можно переводить добро на гадящего под
себя полупокойника. Ладно, был бы брат или сват, а то ведь – никто,
и звать никак.
Это обстоятельство и Андроклида
чрезвычайно интересовало, только он о том задуматься не мог, сил не
было, спал все время. Но не вечно же в недосказанности
существовать? Пора и объясниться.
"Потом скажу".
Ну, раз ладья Харона, судя по всему,
откладывается на неопределённый срок, можно считать, что "потом"
наступило.