– Эх! – Антигон ударил кулаком по
постели, – какая победа! Какие плоды она могла принести...
– Ну, насчёт плодов ещё не всё
потеряно, – усмехнулся Птолемей.
На следующий день, вечером, Филипп
осторожно снял повязку. Он предпринял необходимые меры для того,
чтобы не ранить глаз Антигона, но, несмотря на полумрак в комнате,
освещаемой единственной свечой, стратег зажмурился и дёрнулся
прочь, отворачивая лицо, словно взглянул прямо на солнце. Привык
уже к темноте.
Рана не гноилась и уже начинала
затягиваться. Антигон, отчаянно моргая, вновь привыкал к свету. За
два дня бесед с Птолемеем он смог всесторонне оценить сложившуюся
ситуацию, но так и не принял решения, как действовать дальше.
Вернуться? Прямиком к междоусобной грызне? Продать свой меч тому, у
кого хватит денег? Что ж, профессия наёмника после Пелопоннесской
войны привычна в Элладе. Но наёмники – перекати-поле, люди без
родины, а в Македонии остались жена и любимый сын. Что этим
птолемеям и леоннатам? Их семьёй был Александр. Они молоды, рвутся
в мир. Тоска по родине – удел стариков. Тоскуй – не тоскуй, а есть
ли она теперь вообще, родина? Нет, он не мог принять решения.
Антигон активно налегал на еду,
восстанавливая силы, и Филипп, наконец, разрешил ему встать с
постели. Наутро Птолемей провёл стратега по узкой потайной лестнице
в подвальное помещение мемнонова дома. Здесь, возле крепкой дубовой
двери стоял молодой человек, на вид чуть старше двадцати,
облачённый в льняной панцирь, обшитый железными пластинками,
вооружённый гоплитским щитом и кривым мечом-кописом. Масляный
светильник, подвешенный на крюк возле двери, освещал гладко
выбритое лицо стражника: впалые щеки, прямой нос с небольшой
горбинкой, острый подбородок.
– Радуйся, Антигон! – поприветствовал
стратега страж, – хвала богам, ты вновь на ногах!
– Радуйся, Селевк, – кивнул
стратег.
– Открой, – попросил Птолемей.
Селевк отпер дверь и посторонился.
Птолемей и Антигон вошли внутрь маленького помещения, очевидно,
погреба, почти половину которого занимали какие-то сундуки.
– Что это? – спросил стратег.
– Серебро, – ответил знакомый голос
из-за спины.
Антигон обернулся: возле двери, рядом
со стражем стоял Гарпал, сын Махата. Он был одним из друзей детства
Александра, в числе прочих собирался вступить в ряды "царской илы",
но из-за перенесённой болезни, которая частично обездвижила его
левую руку, оказался непригодным к военной службе. Царь, однако,
нашел Гарпалу другое занятие, по способностям, назначив его
хранителем казны, и в этой должности юноша изрядно преуспел. Во
многом благодаря его предприимчивости, умению складно врать с
честнейшими глазами, царю удалось получить заем в восемьсот
талантов у храма Аполлона Делосского и некоторых других. Правда,
почти все эти деньги уже утекли из казны, превращённые в военное
снаряжение и припасы.