– Против Демада выдвинуто три
обвинения, он лишён права произносить речи перед народом...
Афинян презрительно хмыкнул.
– ...и приговорён к штрафу в двадцать
талантов.
– Это ещё за что? – не стирая с лица
саркастической улыбки, поинтересовался беглый оратор.
– Здесь не сказано. Но раз штраф, а
не более суровое наказание, наверное из-за того, что ты уважаемый,
не предоставил в Совет Пятисот отчёт о своей миссии.
– "Более суровое"... А двадцать
талантов – не суровое. И как будто они горели желанием услышать тот
отчёт, лицемеры.
– Наверное, всё же менее суровое, чем
Эсхину.
– А что с ним?
– Приговорён к изгнанию.
– Вот, как раз он легко отделался, –
хохотнул Демад, – а Фокион что?
– Ничего.
– Совсем?
– Совсем.
– Везучий старикан, – сморщил нос
афинянин.
Антипатр мрачно переводил взгляд с
одного на другого, облокотившись на походный стол, обхватив виски
ладонями и не произнося ни слова. Эвмен раскрыл очередную
табличку.
– Письмо от Кассандра.
– Почему сразу не сказал?! – взвился
регент, – тебе что, все эти афинские судилища важнее?
– Это письмо ничем не отличается от
его же предыдущего. Твой сын просит подкреплений.
– Подкреплений?! – рявкнул Антипатр,
– ему десяти тысяч мало? С фракийцами, сопляк, справится не
может?!
– Ходят слухи, что к Севту бежал
Филота с остатками сохранивших ему верность.
– И что? Три человека прибежало –
Севт невероятно усилился? Где я возьму подкрепления? И чем сам
воевать буду? У меня тут четырнадцать тысяч человек, а там, –
регент ткнул пальцем на юг, – за Вратами сидят тридцать тысяч
эллинов. Если не больше!
– Так что ответить? – спросил
Эвмен.
– Не задавай дурацких вопросов,
кардиец.
– Так и напишу, – согласно кивнул
архиграмматик.
Антипатр скрипнул зубами.
"Совсем распоясались, собаки. Филипп
бы с тебя за дерзость шкуру впустил, а сынок ведьмы ещё чего
повеселее изобрёл".
Грозовая туча антипатрова настроения
наливалась тьмой день ото дня всё больше. Регент никогда не имел
склонности к припадкам неконтролируемого гнева, свойственного
Александру, но в последнее время с тревогой замечал за собой
непреодолимое желание кого-нибудь убить. Лично. Окружающие
Антипатра стратеги, конечно замечали столь катастрофические
изменения его характера, но в собственном поведении не могли или не
хотели ничего менять. Как жёлтая листва в горах облетает, не в
силах противостоять неумолимо наступающей осени, так и при дворе
без следа таяло прежде нерушимое ощущение всеобщей сплочённости,
незыблемости военного и государственного здания, что два
десятилетия кропотливо создавал Филипп. Казалось, все здесь ждут
чего-то, заранее прикидывая пути отступления. Не верят в то, что
Антипатр – сила, что он – надолго.