Поэтому он тек к морю, свободный, широкий и спокойный. Холодная
синева разрезала снежную белизну, утки бродили по берегу, пахло
водой, льдом и дымом. Дым поднимался над противоположным берегом —
десятки серых столбов, тающих в воздухе. По меркам Арли было еще
рано, жители этого берега еще не проснулись, их праздная жизнь пока
не началась: на пустых улицах мы встретили лишь слуг и гвардейцев,
и лишь на обратном пути, от реки к дому, я заметила, как
открываются двери, мелькают яркие платья, как распахиваются шторы
на окнах, впуская в чужие комнаты яркий морозный день.
Утро тех, кто жил на другом берегу, понимала я, началось задолго
до того, как взошло солнце.
Чуть в стороне от нашего дома стояла карета, запряженная двумя
тонконогими лошадьми.
Не то, чтобы я за пару недель научилась разбираться в каретах
так, чтобы отличать одну от другой и делать предположения о том,
кому они могли бы принадлежать, но у этой на черной лаковой дверце
была нарисована золотая пчела. Я остановилась и дернула Ренара за
рукав.
— Что такое, милая? — беспечно спросил он, оборачиваясь.
— Феликс здесь.
Я глубоко вздохнула, потому что мне почудился запах гиацинта.
Показалось.
— Ну, — Ренар задумчиво окинул взглядом карету. — Его высочество
имеет право явиться в дом, за который он платит. Не бойся, — его
рука успокаивающе легла на мое плечо. — Он не решится снова
проверять, как хорошо у тебя поставлен удар.
Я проворчала что-то насчет того, что теперь Феликс будет
издеваться надо мною осторожнее, но Ренар лишь крепче сжал мою руку
и потянул за собой.
Феликс ждал нас в гостиной, Лин была вместе с ним — чуть бледнее
обычного, она сидела в кресле, держа спину прямой, как если бы в ее
корсет была вставлена металлическая пластина. Плотное платье из
темно-зеленой шерсти, застегнутое на ряд мелких латунных пуговиц,
казалось футляром, в который спрятали леди Айвеллин. Даже ее
волосы, обычно лежащие на плечах блестящими локонами, сейчас были
собраны в строгий узел.
У воротника желтела брошь — цветок нарцисса, единственное
светлое пятнышко.
В первую минуту я подумала, что Лин в трауре, но она поймала мой
взгляд и с улыбкой встала с кресла:
— Ох, дорогая, — проворковала она, нежно обнимая меня, как
любимую подругу, встреченную после долгой разлуки. — Я так рада
тебя видеть!