Короткие
волосы Робинс встопорщены жесткими пружинками. Кожа с оттенком
горького шоколада почти сливается с графитовым цветом переборки.
Под глазами отметины от защитных очков. Рукава куртки закатаны до
локтя. На предплечьях шевелятся крепкие мышцы. Жирный розовый шрам
начинается под волосами и сбегает наискосок к виску, рассекая
пополам левую бровь.
Она достала
из-за отворота рукава кусок вощеной бумаги и принялась неторопливо
скручивать бумагу в трубочку.
— Важно
составить о Кор-Эйленде верное представление. На юге заканчивается
все и ничего не начинается. Это трамплин, трамплин в
пустоту.
Снова эта болезненная многозначность в исполнении Робинс. Как пилой по
нервам. Как железом по стеклу. В голову упорно лезет разговор,
состоявшийся несколько месяцев назад, когда Линн еще не перестала
заглядывать в календарь. Она только что приняла командование ротой,
а накануне хоронили ее предшественницу — капитана Эбигейл
Хильдебранд…
В ночь
после кремации Робинс и Линн сидели на бруствере возле ограды
аэродрома. Лучи софитов и посадочных огней поглощались листьями
железных деревьев. Сквозь бурые шишковатые стволы просачивался
сладковатый запах болот. Из глубин буша доносился рев какой-то
безмозглой твари.
— Эбби… Она
была неплохим человеком, пожалуй, — Робинс смотрела в землю между
сбитыми носками своих сапог. — Она все пыталась найти с этими
джунглями общий язык. Но пурпурная лихорадка не оставила ей ни
единого шанса.
Сержант
вскинула голову. Ее большие карие глаза, мгновение назад блуждающие
в потусторонних сферах, теперь горели как плошки.
— Я хочу
рассказать вам кое-что. Обещайте, что это останется между
нами.
— Что
именно?
— Одну…
историю. — Робинс жаждала высказаться, но не знала, с чего начать.
Ее всю трясло от нетерпения. — Это очень личное. Мне неловко от
того, что я знаю Эбби... с этой стороны. Чужие тайны обладают
способностью разъедать душу.
—
Ага.
— Мне
нужно, чтобы вы дали слово.
— Никто не
заставляет тебя рассказывать.
— Но я хочу
рассказать! — выкрикнула Робинс. — Просто чтобы стряхнуть это с
себя. А потом... это важно! Не знаю почему, но это преследует меня,
не дает уснуть. Я на ногах уже вторые сутки!
Она
пронзительно рассмеялась, а потом некоторое время молчала,
сворачивая папиросу. Уже шестую за вечер. Робинс и часа не могла
продержаться без курева.