Харчевня имела
название «Золотой рог» и представляла собой каменное трехэтажное
здание с опрятным фасадом. Над входом торчал этот самый рог,
сверкающий на солнце полированным желтым металлом. Внутрь входить
мы не стали, а поднялись на примыкающий к зданию высокий дощатый
помост, уставленный столиками и прикрытый сверху матерчатым тентом.
Помост, очевидно, играл роль «летнего кафе». Возвышаясь на
полутораметровую высоту, он ограждал состоятельных посетителей от,
плещущих с площади, человеческих волн. Также с него удобно было
наблюдать за происходящим вокруг действом. Подозреваю, именно по
этой причине Белла его и выбрала.
Мы сели за
свободный столик у самого края и к нам тут же подбежал молодой
человек в захватанном белом переднике. Скользнув по мне недовольным
взглядом (видимо челядь здесь не приветствовалась), он услужливо
склонился перед Беллой.
– Чего изволит
сиятельный господин?
– А что у вас
есть? – с царственной небрежностью поинтересовалась
волшебница.
– У нас все
самое лучшее в городе! – в голосе служки сквозила восторженная
гордость.
– Есть будешь? –
спросила меня Белла.
– Если мой
господин будет так добр!.. – я согнулся в шутовском поклоне, едва
не стукнувшись лбом об столешницу. Белла недовольно пнула меня под
столом: не переигрывай, мол.
А я почти и не
переигрывал, просто исходящий из кухни аромат готовящихся блюд
вызвал у меня слюноотделение и голодный спазм в желудке.
– Давай
горячего… – повернулась она к половому, – закуски какие-нибудь… ну
и прочего разного, по твоему усмотрению. Гляди, чтоб все было самое
лучшее!
Тот с
достоинством улыбнулся, показав щербатые зубы.
– Пить что
будем? Вино? Пиво?
– Пиво? С ума
сошел? – возмутилась Белла. – Я похож на любителя дрянной
кислятины? Вина нам. Лучшего! – она похлопала воображаемый кошель
на поясе.
– Мигом будет
исполнено! – служка почтительно пятился, с уважением косясь на
иллюзию богатства. Когда он окончательно удалился, Белла
поинтересовалась:
– Ну, как
ощущения? Готов к работе?
Несмотря на ее
серьезный тон, я улыбнулся. В своей иллюзорной внешности, она
выглядела забавно – узнаваема и неузнаваема одновременно. Даже
голос изменился, став ниже и приобретя юношескую надтреснутость. И
еще: говорила она на местном наречии. Говорила бойко. А я, этот
«шурум-бурум» понимал, и это было очень странное
ощущение.