«Что же он творит, – с тоской подумал Онуфрий сын Степаново
московском госте, глядя на окончательно поникшего Хабарова. –
Приехал, ни в чем не разобрался… Всех подмял, всех попользовал… А
как же мы тут дальше? Без Ярко-то…».
Похожие мысли, кажется, посетили практически весь амурский
отряд, все три сотни с гаком. Как-то разом заозирались казаки,
принялись по-новому смотреть на черные воды амурские, на стену
лесов непролазных по обоим берегам реки.
«Это что же? Мы теперь тут одни останемся? Без Хабарова?» –
читалось в каждом взгляде. Последние насмешки над жадным атаманом
стихли, усохли, как трава на солнце, ударом косы срезанная.
– Покуда же идет разбирательство, – продолжил Зиновьев. –
Назначаю старшим над вами Онофрейку сына Степанова! Где он? Ну-ка
покажись!
Дворянин был крайне доволен собой, ибо совершенно неверно понял
мертвую тишину, которая окутала амурскую ватагу. Государев
посланник уверился, что покорил их, наконец, воле своей. И сейчас,
приспустив веки, добродушно ждал, покуда оглушенная новостями толпа
медленно выпихивала, выдавливала из своего чрева побледневшего
Кузнеца. Наконец, пушкарский старшина вывалился на голый пятак,
смял в руке старый колпак и на негнущихся ногах пошел к
Зиновьеву.
– Ну, Онушка! – улыбнулся дворянин. – Теперя ты – приказной
человек на Амуре! Старший над всеми вашими амурскими людишками.
– Благодарю тебя за щедрость твою, Димитрий Иванович! – Онуфрий
переломился в поясе земным поклоном и подмел колпаком сырой песок с
редкими пучками еще зеленой травы.
«За что, Господи!» – кричал он в тот же миг в голове своей,
проклиная и оказанную ему честь, и весь этот день.
А ведь как хорошо начиналось… Воистину, конец прошлого года
мнился счастливым, а вот начало нового словно скинуло его живьем в
геенну огненную. Кончалось лето, и дощаники Хабарова под веслами
бодро шли вверх по Амуру-реке. Позади осталась свара, летний объезд
объясаченных инородцев. Ватага шла наверх в поисках нового места
для зимовья. Еще хлебного, еще неизъеденного, где можно прокормить
до весны три сотни рыл. И в аккурат при устье Зеи-реки
повстречались им корабли Зиновьева. А при Зиновьеве том 150
стрельцов Сибирского приказа, да прочих служилых без счета.
И ведь славная была встреча! Высадились на топком малолесном
клине, где не селились ни дауры, ни дючеры. Дворянин пояснил, что
послан к ним из самой Москвы по воле великого государя.
Поблагодарил всех за службу, за дивные и богатые земли, что Хабаров
с казаками примучил к российской державе. Наградил даже! Ярофея
золотой монетой, служилым дал по новогородке, а охочим – по
московке. Даже даурам дары приготовил – сукно полуаглицкое. Знал
же, в чем у местных главная нужда. Порадовал, что Москва свои новые
земли заботой не оставила. Что готовится на святой Руси рать
несметная – тысяч в пять, а то и поболее. И отправится эта рать на
Амур-реку, чтобы прогнать нечестивых монголов и богдойцев. И что
надобно эту рать встретить, обустроить и прокормить. Впрочем, уже
тогда Зиновьев изволил чуток погневаться, ибо видел, что на Амуре
ничего не готово. Но то была лишь зарница – гроза пришла
позднее.