Дивное дело, уже новый год начался, осень на дворе, а река еще
не холодна. Разве сравнишь с Якутском, где, почитай, лета и нету
вовсе? Онуфрий разогнул ноющие колени и всмотрелся в сумрачную
безветренную гладь реки.
– От же темна ты, амурская водица, – вздохнул он. – И Зея, не в
пример, светла, и Шунгал-река… Да, после Шунгала и сам Амур уже
мутно-белесый… Но не тут. Тут ты, будто, камень жидкий.
Буро-черный. Непроглядный.
Знакомые места. Слишком хорошо знакомые. Сейчас просто народишку
побольше, да весь берег дощаниками утыкан. В прошлом разе поменьше
было. Чуть более года назад они здесь стояли – как раз на этой
безлюдной заболоченной стрелке Амура и Зеи. Тут бунт поляковцев и
учинился.
– Проклятое место, – сплюнул на воду Кузнец, развернулся и
широко зашагал к лагерю. К тому, где ютились хабаровцы.
Уже на полдороге к своему шаткому балагану, состоящему из одного
навеса без стен, Онуфрий вдруг замер. Он же теперь приказной!
Значит, и землянка Хабарова теперь его! Сухая, с печуркой без
дымохода, которая может согреть ночью. Хмыкнул сам над собой,
заново сплюнул и повернул к атаманскому жилью. Идучи по тропинке,
петлявшей среди гроздей тальника, увидел вдруг группу охочих, что
жадно тянулись к костерку, который мало защищал их от речной сыри.
И как назло, он прекрасно знал каждого: Улыбка, Огапка сын
Трофимов, Шипуня, Рыта Мезенец, Клим Корела, Лука Гнутой, Панафейка
Кыргыз. Все поляковские… вернее, они из братков Костьки Москвитина
– ближнего подельника Полякова.
Хотел было пройти мимо, как и собирался, но такой ярый огнь в
груди разгорелся, что мокрые сапоги сами повернули к костерку.
– Ну, ссученышы! Понаписали свои изветы? – зло рыкнул он на
привставшую ватагу.
Поляковцы смотрели на него исподлобья. Обе стороны понимали:
говорить нечего. Понимали, да видать не до конца.
– А что нам было делать, Кузнец? – отчаянно выкрикнул
жидкобородый Огапка. – Он же всех нас закабалил, ирод! До портов
последних раздел! Весь дуван второй год забирает! Уже и порох со
свинцом ссужает!
– На твоем месте, борода козлиная, я бы вино ведрами не пил.
Глядишь, и не имал бы долгов, – процедил пушкарь.
– Легко тебе говорить, дядька, – гаденько возразил кто-то из
толпы (они все отвечали только из-за спин первого ряда). – Ты-то
один из немногих, кого Ярко в долги не вогнал. Ближник – одно
слово.