Приказной человек явно намекал, что неплохо, если бы такая
польза от Саньки появилась. А то ссадят на берегу и ручкой не
помашут.
Как-то не совсем так мечталась Извести встреча со «своими». А с
другой стороны: кто он им? В целом, чужак. Странный, подозрительный
даже. А они все-таки позаботились. Более того, из общих запасов
Саньке справили рубаху, порты, колпак, да отрез шерсти, чтобы в
него заворачиваться. Подпоясаться пришлось веревкой.
– Обутков нет, так что пока так, – хмыкнул «завхоз» (только
позже беглец узнал, что это был знаменитый племянник Хабарова –
Артемий Петриловский).
Пришлось оставить старые чуни из мягкой кожи. Да, в принципе,
Санька все аборигенские обноски сохранил, ибо в этом мире всегда
имелся дефицит всего.
Хабаров приказал вернуть найденыша на прежний дощаник, где его и
подобрали. «Ален Делон» только фыркнул, а старик, которого все
вокруг так и звали – Тимофей Старик – коротко бросил:
– Скидай пожитки вон тама, под навес, подле меня заночуешь.
После первоначальной эйфории, охлажденный суровостью Хабарова,
Санька стал вести себя предельно скромно и сдержанно. Почему-то
среди русских он чувствовал себя еще более чужим. Да, в принципе,
понятно почему: у хэдзэни он был самим собой – человеке в беде; а
тут приходится кем-то притворяться. Особенно, страшно стало
говорить. Вроде и слова почти те же, только все вокруг их словно
специально корявят, произносят по-другому… Санька сразу понял, что
его речь местным кажется дикой. Речью сумасшедшего. Слова
приходилось подбирать осторожно, ведь огромная часть из них
появилась в языке позже XVII века.
Поэтому невольный шпион предпочел молчать и слушать. Чтобы
доказать свою полезность, парень попросился за весло – и навострил
уши. Слушал, как вокруг перешучивались-переругивались казаки,
запоминал интонации и тихонько повторял одними губами. Вскоре
Саньке стало понятно, почему его имя вызвало смех на атаманской
лодке. Здесь царил свой строгий этикет. Полным именем – Ярофей,
Игнат – называли только вышестоящих. Ну, или таких уважаемых
стариков как Тимофей Старик. Равных же или более низших – только
уничижительно. Вместо Ивана, даже не Ваня, а только Ванька или
Ивашка. Ну, или по личному прозвищу, каковые были у многих. А уж с
отчеством! Или фамилией! Так могли именоваться только самые
титулованные особы, каковых на этой дикой земле совсем не было. Так
что заявление Саньки, что он «Михайлович» да еще и «Коновалов» –
это было максимально дико и нелепо. С его статусом ниже плинтуса,
он тут максимум Санька.