Так к нему и обращались – Сашко – правда, в основном,
ругательными интонациями. Потому что греб беглец из XX века ужасно,
в шаг не попадал, соседнее весло цеплял, за что получил до вечера с
десяток подзатыльников. От весла досталось тоже – все ладони в
волдырях. Суровая жизнь среди хэдзэни никак не помогла; гребец –
профессия специфическая, поначалу волдыри у каждого появляются.
В общем, ничего удивительного, что после ужина именно его
послали отмывать котел. Санька отнесся к этому философски и лишь
молча подхватил котелок. По крайней мере, его пузо до звона было
забито горячей кашей с мясом, что уже неплохо. Закончив работу, он
уже собрался было отрубиться без задних ног, но тут в него вцепился
Старик.
– Тверди за мной, неслух! – дернул Тимофей парня за рукав и стал
неспешно напевать. – Благаго Царя благая Мати, Пречистая и
Благословенная Богородице Марие, милость Сына Твоего и Бога нашего
излей на страстную мою душу…
«Это полезно, – решил Санька и залепил сам себе пару пощечин,
чтобы не засыпать, а выучить молитву. – Надо быть, как все, а то
наживу себе неприятности».
Уже следующим утром беглец узнал, что теперь он не просто
Сашка.
– Эй, Дурной! Вставай давай! – твердый сапог крепко, но без
злобы приложился к его ляжке.
Вот и кликуха. На ахти, конечно. Но, опять же, а как еще?
Выглядит неправильно, говорит неправильно, всё делает неправильно.
Дурной какой-то.
Однако, когда перед отправкой Саньку снова послали мыть посуду,
он понял, что переборщил с покорностью.
«В терпилы записали» – недобро нахмурился Известь и даже не
наклонился к котлу.
– Я вчера мыл, сегодня не мой черед, – заявил он, понимая, что в
противном случае ждет его участь пожизненной шестерки.
Его избили сразу. Никаких предисловий, навроде «ты чо – а ты
что». Подошли трое и начали высекать искры из глаз. Уронили и
попинали еще. Опять же, без злобы. Здесь это, кажется, называется
красивым словом «правёж». И, хотя, избиение длилось совсем недолго,
Извести показалось, что он попал в ураган. Он умел драться, и на
улицах Хабаровска нередко выходил победителем. Но здесь совершенно
ничего не мог противопоставить противникам. Смели, подавили,
разметали! Да, от них не исходило настоящей ярости, но Санька
обосрался (фигурально) по полной. Потому что в каждом ударе
чувствовал, что его бьют люди привыкшие убивать. Которые не видят
ничего ужасного в возможности зашибить человека насмерть. Это как
волка в лесу встретить: теоретически это всего лишь собака (причем,
не самая большая), но ты всей своей обезьяньей натурой чуешь, что
на тебя скалит клыки убийца, для которого выдирать глотку –
рутина.