Санька, как завороженный, следил за этим. Пока вдруг его не
осенило: да она же пить хочет! И только в этот момент он разглядел:
у девушки были связаны руки, а конец толстой веревки накрепко
примотан к железному кольцу на борту корабля.
«Бедняга», – посочувствовал полонянке Санька. Огляделся, нашел
меха с чистой водой и быстро нацедил оттуда в свою деревянную
чашку. Заполз под навес и осторожно коснулся плеча. Как с ней
заговорить? Вряд ли эта туземка говорит на языке хэдзэни. В ней
больше монгольского.
– Эй, подруга! – тихонько окликнул он ее на родном пацанском. –
Хочешь попить?
На голос пленница среагировала моментально. Густые ресницы резко
взметнулись вверх, два черных уголька яростно обожгли его
стремительным взглядом, полные губы исказились в яростной гримасе…
Девушка, буквально, выплюнула в адрес найденыша какое-то явное
ругательство на незнакомом языке. Заколотила ногами, отчего,
опешивший Санька отвалился на задницу, пролил на себя воду, а
кружка отлетела куда-то под ноги.
– Да пошла ты! – шепотом ответил Известь, встал на ноги и пошел
обратно на нос, оттряхивая воду с рубахи. Девушка зло следила за
ним, покуда он не сел, после чего опустила взгляд и только теперь
заметила валяющуюся на дне лодки кружку. Та плавно перекатывалась
туда-сюда, подчиняясь движению дощаника. Пленница снова посмотрела
на ушедшего из-под навеса парня, который смотал в узел руки на
груди (то ли от злости, то ли от холода) и старательно пялился на
пустынный берег. Потом она медленно вытянула ногу и осторожно
подтянула кружку к себе. Вода из нее, конечно, вытекла.
Раздосадованный Санька изо всех сил думал. Думал старательно о
том, как ему тут дальше жить, как отстоятьсвое место под солнцем,
как утрясти контры с Козьмой Терентьевым. Да у него куча тем для
размышлений, кроме этой дурной девки, которая не понимает хорошего
к себе отношения! Но выходило думать только о ней, потому что
Известь кожей чувствовал, как эти жгучие черные угольки оглядывают
его из-под навеса. Странные глаза: предельно узкие, какие только
могут быть у азиатов, но при этом большие, казалось, что аж в
поллица. У его хэдзэнийской жёнки-грелки совсем не такие были. А у
этой и волосы под стать глазам: черные-пречерные! На солнце такие
должны блестеть, жаль, из-за навеса не видно.