А самое главное – в сентябре пропадет Хабаров. Заберут его на
Москву как раз для разбирательства по всем тем наветам, что с
радостью и старанием напишут обиженные поляковцы. Вот эти самые,
которых сейчас били палками, стегали кнутами, заковывали в железа,
отбирали припрятанные шкурки, выгоняли на мороз из горящих
землянок. Разобщенный, перессорившийся полк останется без своего
«генерала», который при всех его недостатках – был настоящим
харизматичным лидером и пока что вёл казаков только от победы к
победе.
– Что же ты делаешь, Ерофей Павлович? – снова задал вопрос в
небеса Санька.
А Ерофей Павлович, после мрачных месяцев «странной войны»,
благоденствовал. Презрительно игнорируя страдающих поляковцев, он
снова запустил производство хмельного, щедро переводя ценное зерно.
Сам пил и другим давал. В долг, конечно. Основная масса отряда
также бездельничала. В лес за мехом ушли промысловики, у которых
имелось свое оружие. Группы служилых время от времени уходили
искать зимние дорог, по которым добирались до новых гиляцких родов,
чтобы обложить их ясаком. А в остальном лагерь казаков накрыло
разлагающее безделье.
Санька смотрел на это с тоской, силился понять, как ему всё
исправить… И мыслей не было. Лучшее, что он смог по итогу
придумать: это активно помогать поляковцам в обустройстве. Может,
так в них чуть меньше ненависти останется, когда придет время
кляузы писать… Да и за свою шубу грех искупить хотелось. А то не
по-пацански выходило.
– Сашко Дурной, – без обиняков подошел он с топором к группе
«воров», которые выжигали костер на промерзшей земле, чтобы рыть
землянку.
– Ты не толмач Ярков? – насупился остроносый казак, глядя на
чужака.
– Толмач, – кивнул Санька. – Но я свой собственный. Меня на
конец лета в реке нашли. А могли и вы подобрать…
– Эвон, – вздел брови остроносый и протянул руку. – Тютя я.
Митька.
Следующая ладонь была такой огромной, что могла бы человека за
голову ухватить.
– Рыта Мезенец, – сиплым нездоровым голосом представился мужик.
Сам он был не особо и здоровый, но «грабли» у него оказалиь
несопоставимого размера!
В короткой беседе выяснилось, что Рыта даже не был должником
Хабарова, хоть, и служилый.
– Ты ж уразумей, как воно было в Банбулаевом городке-то, – уже
задушевно откровенничал он через десять минут знакомства. – Хлеба
колосятся! Сочные, налитые! Ну, как было с такой землицы уходить? А
он воспретил оставаться. Ну, я и осерчал.