Я провожу веником, а у самой – да что же такое-то! – опять внизу
всё жаром желания наполняется. Хорошо, полотенцем прикрыто, иначе
кто его знает, молодого барина? Вдруг ему такое не понравится?
Слышала я, у господ так бывает: когда идут гулящую девку етить, то
когда она на них скачет и приятное им сотворяет, то им хорошо. Но
чтобы ей сделать хорошее – это для них хуже горькой редьки, ни за
что не соглашаются. Потому бабёнкам приходится делать вид, что «ох,
барин, как же хорошо!»
Ах, о чем я думаю теперь, бедовая моя головушка! Великому-то
князю, поди, сейчас не до того вовсе, чтобы рассматривать, как у
меня коленочки дрожат от желания. Он часто дышит, грудь его высоко
вздымается и опускается, по его гладкой смуглой коже бежит пот, и я
всё сильнее прохаживаюсь по ней веничком. Проведу, оглажу, да как
шлёпну! Потом снова: будто ласково, ладошкой, а после чуть
посильнее, и вознесу руку над упругими ягодицами, да шмяк! Услышу
глубокое «Ох…» и дам немного барину отдышаться. Самую малость,
чуточку, только чтоб в себя пришёл и ещё больше запалился в
ожидании того, что дальше с ним делать стану.
«А я не отпущу тебя так быстро, князюшка», – думаю про себя,
охаживая его веничком. Да поглаживая, поглаживая не просто абы
кабы, я нежно, мягонько, с чувством. Этому меня сам Афанасий
Емельянович научил. Однажды привёл в парилку, уложил на полок,
заставив перед этим полотенце снять. «Не бойся, – сказал, – меня,
Анька. Мы с тобой родня, и ты мне в дочери годишься». Потом, когда
успокоилась, молвил:
– Учись. Второй раз повторять не буду. Запоминай. Тут записывать
негде и нечем. Давай, раскинь мозгами. У нас в роду глупых отродясь
не бывало.
Я приготовилась, а потом Афанасий Емельянович, дай ему Бог
здоровья крепкого, такое сотворил со мной вениками, что я едва
разума не лишилась. Так мне было хорошо, да так расчудесно, словно
вознеслась на небо ясное и там с ангелами в салочки играла. А когда
вернулась на землю грешную, так лёгкость в теле появилась чудесная.
Вот будто оковы тяжкие сбросила, аж захотелось раскинуть
руки-крылья и помчаться над Москвой.
Ах, ну почему нельзя так каждый день? Афанасий Емельянович
крепко-накрепко сказал запомнить причину: если слишком часто
париться, особливо больше трёх раз в неделю, можно запросто
сердечную мышцу повредить. Она может даже остановиться, греха потом
не оберёшься. Потому раз в неделю – самое то. «Для души и тела», –
усмехнулся он в свою душистую бороду.