– Закрыто! – крикнул мне
один из них, возившийся со смешным лохматым щенком.
Я показал ему кинжал:
– Открывайте.
Он крикнул начальника, уже немолодого
сержанта с пропитым лицом. Тот лишь бросил взгляд на звездчатый
сапфир, пожал плечами:
– Калитку откроем. Но
возвращаться вам придется через другие ворота. Я не буду ломать
голову, кто рвется с той стороны.
На том и договорились.
Стоило мне и Проповеднику выйти на
дорогу, как стальная калитка за нами захлопнулась.
Чуть дальше, за большим мельничьим
хозяйством, работающим даже сейчас, несмотря на близкое соседство с
кладбищем, из‑за березовой рощи, находящейся возле речного рукава,
торчали башни Вионского монастыря малиссок.
Монастырь был богатый и известный. Не
только в Вионе. И не только в этом княжестве. Поговаривали, что
церковь ссылает в него прогрессивно настроенных женщин из других
церковных орденов. Но с учетом того, что женщины эти обычно из
очень обеспеченных семей, средств белым стенам не занимать.
Кладбище находилось по дороге к
монастырю. Здесь уже лет двадцать никого не хоронили, и оно пришло
в некоторое запустение. Заросло бурьяном, подорожником, крапивой и
шиповником. Старая часовня с посеревшими от времени стенами и давно
уже не отпираемой дверью смотрелась тут совершенно уместно. Такое
же забытое богом место, как и все, что находится вокруг.
Кладбищенскую ограду красили,
наверное, во времена, когда людей на земле еще не было, настолько
ржавой и убогой она была. За оградой торчало Пугало,
рассматривающее могильные кресты.
– Ну надо же! – удивился
Проповедник. – Кто бы мог подумать. Привет, соломенная
голова!
Пугало его проигнорировало.
Повернулось к нам сутулой спиной и пошло бродить между могилами,
пока не скрылось за серым склепом, накрытым сверху плющом, словно
снегом.
Погост был разорен, могильные плиты
расколоты, комья земли разбросаны. Часть крестов и памятников
покосились, а то и вовсе упали. Я остановился возле куста
шиповника, на колючей ветке которого висел желто‑коричневый обрывок
ткани – все, что осталось от погребального савана. Множество следов
костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что
веселье здесь разыгралось не на шутку.
– Никогда не видел пляску
смерти, – сказал Проповедник, с некоторой осторожностью
взглянув в ближайшую от него разверзнутую яму.